Владимир Михайлов - Спутник «Шаг вперед»

Это были лишь предположения, и обе возможности были сейчас для Кедрина равно вероятны. Но Кедрин почувствовал, что трудно будет ему жить, пока он не узнает этого точно. Стало уже незачем оставаться здесь, в институте. Кедринская трасса вновь зримо уходила туда, вверх. Но он еще медлил, словно что-то держало его.

Чуть слышно жужжали машины за гладкими панелями стен. Где-то приглушенно звучала музыка, и Кедрин подумал, что, когда человечество узнает хотя бы об этих небольших эпизодах из жизни Звездолетного пояса, об этом напишут музыку, ясную и проникновенную, и музыка эта будет говорить людям: «Делайте шаг вперед!»

Жаль, что не он создаст эту музыку! Но каждому — свое. Его дело — работать на Элмо. Мыслить. Искать и находить. Дышать запахом озона и нагретой пластмассы.

Запах нагретой пластмассы.

Запах. Так…

Нагретой. Ага, нагретой.

Пластмассы. Ну, естественно!

Кедрин опустился прямо на пол, обхватил колени руками.

Запах. Колебания молекул и даже атомов, освобождающихся в процессе испарения.

Нагретой. Повышение температуры усиливает испарение…

Пластмассы. Так ли?.. Пластмассы устойчивы, несмотря на всю огромность своих молекул. После облучения гамма-радиацией и других операций некоторые сорта ее переносят испытания всеми известными видами излучений. Они испытывались неоднократно еще до того, как из них начали изготовлять разные детали — например, фонари скваммеров, их прозрачные верхние оконечности. Они очень надежны. Но речь идет об известных излучениях. А все ли они известны? Вероятно, нет. Кстати, Гур явно неспроста интересовался тем, из какого пластика была изготовлена защита автоматики «Гончего Пса». О, Гур ничего не делает просто так!… Итак, если предположить существование некоторого сильного излучения, нам до сих пор неизвестного… Ага, это уже почти точка зрения Гура, но почему бы и нет? Да, это неизвестное излучение, как можно предположить, вышибает из пластика радикалы, и вот они-то и пахнут, они-то и проникают в легкие, и отравляют людей, и заставляют их терять сознание. Уж не хотел ли Гур, чтобы я подсчитал ему количественную сторону такого процесса? Конечно, все это нужно знать и количественно. И, кроме того, какие могут освободиться радикалы? Чем мы, собственно говоря, там отравляемся при атаках запаха? Нужно лечить хотя бы тех, кто болен, — того же Кристапа. И жаль, что Холодовского уже не вылечить никогда…

Да, нужно считать. О невооруженном мозге тут нечего думать, тут нужен Элмо и все его памяти. К счастью, все это тут есть. Где же и считать, как не в этом институте?

Он вскочил. Кинулся к двери. Потом остановился.

Да. Но кто будет считать? Мне запрещено работать на монтаже. Косвенно это относится к той работе. Но… о чем тут думать? Жизнь людей!

Времени не было, но он не забыл снять с подкассетника крохотную катушку. Человек в лаборатории по-прежнему словно дремал в кресле. Табличка угрожающе посверкивала над дверью. Кедрин распахнул дверь. Конструктор взглянул на него без особой любви во взгляде.

— Мне нужна машина, — сказал Кедрин. — Срочно.

Конструктор качнул головой.

— У меня заказ Звездолетного пояса. Излучатели…

— Тогда счастливо вычислять, — сказал Кедрин.

Он пошел по лабораториям подряд. Его узнавали и радостно приветствовали. И нигде не было свободных машин. Так он дошел до лаборатории старика и распахнул дверь.

— Это ты, Кедрин? — спросил старик. — Что тебе неясно?

«Мне многое неясно, — подумал Кедрин. — Но одно ясно. Седов заставляет глайнер войти в космос: жизнь людей. Ирэн уходит от столкновения с конусом в долях сантиметра: жизнь людей. Холодовский открывает смерти доступ к своему телу: жизнь людей. Эти трое сейчас стоят за мной. И восемь человек — на орбите Трансцербера. И еще многие…»

— Что тебе неясно? — повторял Слепцов с той же интонацией. — Что тебе неясно?

— Мне все ясно, — сказал Кедрин.

— А что тебе нужно? — спросил Слепцов.

— Машина.

— Я размышляю.

— И мне нужна машина. Это жизнь людей.

— Мне мешает размышлять мой единственный ученик.

— Считайте, что у вас его не было. И дайте мне машину. И эта машина должна работать над тем, от чего зависит спасение тех, кто на орбите Трансцербера.

— Берите и это, — сказал Слепцов и уже у двери бросил: — Все, что у меня оставалось.

— Делайте шаг вперед! — сказал Кедрин.

Переключатель сухо стукнул. Световой шквал пронесся по строгим шеренгам индикатора. Кедрин уверенно сел на освободившееся место. Шлем был там, где ему и надлежало быть. Кедрин надел его. Нажал контрольную клавишу.

Затем он сидел час, не двигаясь, на лбу его вспухли бугры. Через час он снял шлем, поднялся. Взял запись.

— Ну вот, — сказал он. — Эту бы машину — на Пояс.

Он спустился вниз. По коридору кто-то шел к выходу, и Кедрину захотелось сказать хотя бы ему что-нибудь приятное. Он нагнал человека, положил ему руку на плечо.

— Эту машину бы к нам, на Звездолетный пояс…

— Целесообразно, — ответил человек, поворачиваясь, и с его безмятежно-спокойного лица взглянули на Кедрина наивные глаза.

— Так… — с расстановкой сказал Кедрин, останавливаясь и загораживая Велигаю дорогу. — Уж не станете ли вы утверждать, что и эта встреча всего лишь случайность?

— А что? — простодушно поинтересовался Велигай. — вы считаете, что случайностей происходит слишком много?

— Вот именно! Как говорит наш друг Гур, эти квазислучайности…

— Может быть, наш друг Гур и прав…

— Тогда говорите!

— Хорошо, — сказал Велигай.

И вот больше не стало безмятежного и простоватого Велигая, остался спокойный, и зрелый, и зоркий человек, и на минуту Кедрину стало прохладно под его взглядом.

— Хорошо. Ты понял теперь, отчего люди умирают раньше срока?

— От страха.

— Да. Твой друг умер, когда несравненно меньше знавший человек двадцатого столетия и не подумал бы умирать. Однако знание еще не делает человека, тебе не кажется? Ну, а еще отчего? Слава, например? Он ведь мог и не умирать.

— Да.

— Просто пришлось бы подождать, чтобы распутать эту историю с запахом. И пусть бы мы не успели, пусть бы там погибли люди, но его никто не упрекнул бы в этом. А в смерти упрекнули — некоторые…

— Некоторые… — повторил Кедрин.

— Ты помнишь, из истории: война двадцатого века…

— Конечно!

— Так вот. Помнишь, тогда люди бросались грудью на амбразуры, из которых хлестал огонь, чтобы другие могли пройти?

— Но на Земле давно не стреляют…

— И не будут стрелять. Но всегда будут в жизни человечества такие амбразуры, которые кто-то должен будет закрыть грудью, чтобы другие смогли пройти прямо, а не в обход. Слава закрыл одну из таких амбразур. Пусть небольшую… Он был из таких людей.