Евгений Гаркушев - Беспощадная толерантность (сборник)

– Стоять! – закричал тем временем полицейский. – Стоять, полиция!

– А вот хрен тебе, – пробормотал Воронин, резко сворачивая за угол и прибавляя ходу. Он пытался сориентироваться, где именно находится. Кажется, вон в ту сторону будет Большая Садовая, а туда, соответственно, – Малая Дмитровка… Разбираться точнее было некогда, потому что знакомый по старым временам пейзаж в данном месте изрядно поменялся. Скверик откуда-то появился с памятником – два целующихся бронзовых мужика, кто такие, зачем тут стоят?!

– Держи его, сволочь! – орали сзади, громко топая и цокая шпильками. – Лови гадину! Фашист!

А ведь мент подмогу вызовет по рации, подумалось Воронину. Он чувствовал, что быстро слабеет, мышцы-то не успели восстановиться после комы, несмотря на терапию и упражнения… Мимо просвистел кусок кирпича, вмазался в стену дома, разлетевшись на куски.

– Стойте! Полиция!

– Как же ты меня достал… – выдохнул Воронин, проскакивая перед самым носом едущего наперерез грузовичка. Воспользовавшись тем, что на несколько секунд исчез из зоны видимости преследователей, он метнулся к двери подъезда, моля бога о том, чтобы там не было домофона. Домофона не оказалось, более того, дверь была услужливо открыта и подперта деревяшкой. Воронин вышиб ее ногой и вскочил в подъезд, затем в удачно оказавшийся внизу лифт, нажал верхнюю кнопку. Через пару минут он уже был на верхнем этаже и пытался открыть люк, ведущий на чердак. Повезло и здесь – вместо замка обнаружилась обычная проволока, кое-как замотанная в узел. Сломав ноготь и поцарапавшись, Воронин забрался на чердак и проследовал к слуховому окну, ведущему на крышу.

Осторожно выглянув за край, он глянул вниз. Преследователи разделились. Во дворе маячило трое-двое педиков и плотная стриженая девушка в мужском костюме. Полицейского не было видно – наверное, побежал вслед за остальными, догонять Воронина. А эти вряд ли такие умные, что догадались его тут выследить, – видать, те самые, что отстали. Да, точно, вот один пытается починить сломанный каблук, другой его нежно утешает. А баба просто запыхалась, потому что жирная, нервно курит на лавочке.

Воронин вздохнул.

Ну и что, сидеть теперь на крыше, как гребаный Карлсон?! И до каких пор? А если полицейский таки вызвал подмогу и они начнут обыскивать ближайшие дома? Судя по тому, как Матвеев трясся, теперь с этим делом серьезно…

Воронин покачал головой – надо же, фашист. Гомофоб поганый. И ведь никогда не был гомофобом, спокойно относился: нравится кому-то – на здоровье, тем более это не лечится, вот только почему все это нужно на люди выносить? А уж с педофилами совсем непонятно. Неужто и вправду легализовали?! Ну да, вот шли же, с лозунгами, депутаты впереди…

А может, это все еще кома? И в себя я не приходил, и никакой Матвеев меня из больницы не забирал, и сейчас я не на крыше сижу, а лежу в палате, подключенный к хитрым аппаратам, с катетером в пипиське, с капельницами… Воронин на всякий случай ущипнул себя за руку – больно. Ну и что это доказывает? Ложные тактильные ощущения. Он и коньяк пил, и даже захмелел немного – а ну как все это неправда?

А что, если он даже не в коме, а просто помер? Погиб, когда его «Альмеру» столкнул с дороги потерявший управление трейлер? Или потом умер в палате. А теперь ему все это кажется. Может, это даже такой ад. И Матвеев вовсе не Матвеев, а мелкий бес, которому поручено было его встретить, приветить, обмануть, а после отвести в надлежащее место, где уже ждет разогретая сковородка с растительным маслом… Тогда зачем вся эта история с парадом, погоней? Чтобы посильнее напугать?

Воронин ущипнул себя еще раз, зашипел от боли. Все же фантасты – в массе своей больные люди. Обязательно что-то в голову лезет, хотя самое правильное объяснение, как говаривал старина Оккам, это самое простое. То есть он действительно очнулся, Матвеев его действительно забрал на реабилитацию по старой дружбе (а кто бы еще? родители умерли еще в конце девяностых, жены нет, более-менее близкие родственники где-то в Хабаровске), а парад… А что парад? Толерантность шагает по планете. Еще до аварии на Западе стало модным вместо мужского и женского рода вводить средний, называя детей «оно» (а вдруг оно станет гей, а его мальчиком кличут, и ему обидно?!), судиться из-за высосанных из пальца притеснений голубых и лесбиянок, требовать для них каких-то особых прав… Если президентом нынче тот самый кудрявый грантолюб, ничего удивительного.

Воронин снова посмотрел вниз, стараясь не слишком высовываться. Мог бы и не остерегаться: толстуха в костюме успела добыть банку пива и мрачно пила, а педики обнимались и ворковали. Видимо, ждали своих с пойманным гомофобом в руках. Ждите-ждите… А я уйду.

Воронин вернулся на чердак, прошелся по нему, отыскал открытый люк, ведущий в другой подъезд, спокойно спустился по лестнице и покинул двор, никем не замеченный.

Матвеев открыл ему дверь не сразу. Чем-то звякал, смотрел в глазок, пыхтел.

– Открывай уже, – беззлобно попросил Воронин. – Я один, не бойся. «Черный ворон» внизу тебя не ждет, спецназовцы за косяком не прячутся.

– Ты не представляешь, как меня подставил… – проворчал Матвеев, открывая и делая приглашающий жест. Воронин вошел внутрь, сразу отметив, что квартира изменилась. Побогаче стала, ремонт неслабый, всякие электронно-технические навороты… И явно видна рука хозяйки.

– А Зинка где? – поинтересовался Воронин, садясь на огромный диван. На журнальном столике валялся журнал «Квир» с полуголым мускулистым юношей на обложке. Тут же – томик Шекспира с закладками, видимо, Матвеев искал, что бы еще переработать в новом стиле.

Матвеев чем-то бренчал и стучал на кухне, не отозвался.

Воронин ради интереса пролистнул журнал: рекламы анальной смазки и кремов, статьи о нижнем белье; а вот совсем забавное: «Через призму клизмы». Он прочел несколько строчек: «Правильная клизма – это не форма самой клизмы, это состав раствора и количество. Так вот, знай, что тебе необходима не какая-нибудь, а очистительная клизма. Мыльные, уринные и горячие тебе для избранных нами целей однозначно не подходят. Расположившись в позе «мама моет пол» в ванне и водрузив резиновую емкость, наполненную отфильтрованной водой комнатной температуры, над прогнутой спиной, ты медленно аккуратно вводишь пластмассовый наконечник в задний проход…»

Воронин захлопнул журнал.

Вошел Матвеев с подносиком, на котором стояла запотевшая бутылка с водкой, тарелочка с краснеющими крупной икрой бутербродами, огурчики.

– Ты как сбежал-то? – спросил он, явно все еще продолжая сердиться.

– Оторвался от них, в подъезд заскочил и на чердаке спрятался. Немного подождал на крыше, потом понял, что все тихо, и спустился. И вот я здесь!