Стивен Джонс - Франкенштейн

В центре побоища чудовище сошлось в схватке с единственным из оставшихся в живых, оно схватило противника за рубашку и развернуло. К величайшему ужасу, Стэйвертон оказался лицом к лицу со своим бывшим работодателем.

— Я знаю вас, — Уолтон задыхался, — вы…

Стэйвертона охватил гнев. Гнев за то, что погибло все, чего он хотел в этой жизни, за свою отставку и за то, что Уолтон оказался так дьявольски жесток. Эта ярость вытеснила все остальные чувства, и Стэйвертон сказал:

— Я был лучшим из всех, кто у вас был, Уолтон!

Существо крепче сжало плечо Уолтона.

— Если он не знал этого тогда, — заметило оно, — то скоро сможет убедиться в правоте ваших слов. Откройте сумку. Пора приступать к работе.

Роберт Уолтон выглянул из высокого окна, внимательно изучая группу людей, садившихся в черные машины, которые вот-вот должны были отъехать от стен Института. Его холодные глаза не выражали никаких эмоций. Удовлетворенный тем, что кортеж машин, везущих журналистов с их бойкими репортажами к Вестминстеру, скоро поглотит лес, Уолтон отвернулся от окна. Его движения казались слегка скованными, как будто он только что начал приходить в себя после незначительной аварии. Холодные глаза Уолтона встретились с настороженным взглядом Стэйвертона.

— У нас есть еще немного времени, — сказал Уолтон своим глубоким, мягким голосом. — Мой дорогой друг, вы, должно быть, совершенно измучены. Еще бы — такая сложнейшая операция. Но в ближайшее время вас ждет отдых, как, впрочем, и все, чего вы только пожелаете.

Стэйвертон с усилием выпрямился. Он выглядел так, как будто провел без сна несколько дней, — с посеревшим лицом и запавшими глазами.

— Пойдемте, — внезапно сказал Уолтон. — Давайте поскорее покончим с этим злосчастным делом.

Выйдя из кабинета, они прошли мимо двух вооруженных охранников, которые, казалось, смотрели на них слегка напряженно. Уолтон мягко заговорил с ними, его слова звучали успокаивающе, порядок был восстановлен, побоище объяснялось чрезвычайными обстоятельствами, кое о чем он предпочел умолчать… Затем Уолтон жестом пригласил Стэйвертона следовать за ним.

Они спустились в самое сердце Института. Охрана здесь отсутствовала, но дверь у подножия старой лестницы была надежно заперта. Уолтон достал из кармана ключ, открыл замок, кивнул, призывая Стэйвертона войти внутрь. Стэйвертон быстро и безропотно пересек порог страшной комнаты.

Ее освещали свисающие с потолка лампы. Почти пустая сейчас, лишенная своих жутких обитателей, комната была предоставлена в распоряжение одного-единственного пациента, растянувшегося на щите, похожем на надгробную плиту. Белая простыня покрывала человеческую фигуру целиком, оставляя открытым только лицо.

Уолтон склонил голову набок, и его глаза засияли.

— Ах, мы выбрали идеальный момент, чтобы навестить вас! — проворковал он.

Фигура зашевелилась, огромная, уродливая, с обезображенным лицом и спутанными свисающими волосами… Человек попытался сесть, но это ему не удалось.

— Пройдет некоторое время, прежде чем вы сможете двигаться, — заметил Уолтон. — Но вы научитесь.

Стэйвертон выглядел мрачным, ему казалось, что он наблюдает за ребенком, который мучит искалеченного паука.

— Я поздравляю вас, Стэйвертон! — Уолтон обернулся к нему. — Ваша работа, ваше… хм… изделие превосходно! Я бы даже сказал, уникально. Уверен, что наш новый друг согласится с нами. Скажите, как вам мое первое выступление?

Глаза существа, лежащего на щите, уставились на Уолтона со страхом и отвращением.

— Безупречно, — вздохнул Стэйвертон. — Никто не сможет этого понять. Никто никогда не узнает и не догадается. Вы стали Робертом Уолтоном. Вы получили его холодное равнодушие, его цинизм, его бессердечие. Все это вы освоили гораздо быстрее, чем новое тело.

Уолтон взглянул на распростертую фигуру:

— Да, это будет не так легко забыть! Все эти чудовищные формы, уродство, ограничения, лишения… Но вы, тот, кто был Робертом Уолтоном, — добавило существо, наклоняясь к глазам безмолвной фигуры и заглядывая в них, — имеете в своем распоряжении достаточно много времени, чтобы научиться управлять всем этим. Много-много времени… Практически вечность. А разве не об этом вы всегда мечтали?

"Деннис Этчисон — певец одиночества и отчуждения, — написал Рэмси Кэмпбелл в предисловии к первому сборнику автора "Темная страна" ("The Dark Country"). — Думаю, его "Трилогия трансплантации" ("Transplant Trilogy") — величайшее достижение современности в жанре хоррор; в частности, первые же строки "Предела" достойны звания самых ужасающих из когда-либо написанных".

Этчисон получил Всемирную премию фэнтези за антологию "Метаужас" ("MetaHorror"). Опубликовав такие романы, как "Темная сторона" ("Darkside"), "Человек-тень" ("Shadowman") и "Калифорнийская готика" ("California Gothic"), он продемонстрировал свой талант стилиста на масштабных произведениях. Однако когда Этчисон обращается к малой форме — взять, к примеру, "Собачий парк" ("The Dog Park"), напечатанный в антологии "Темные голоса" ("Dark Voices 5") и номинированный на премию Брэма Стокера, или представленное ниже произведение, — легко согласиться с Кэмпбеллом, утверждающим, что "Деннис Этчисон пишет рассказы, как никто другой в нашем жанре". Я лично это мнение искренне разделяю…

Этим утром я насыпал битого стекла в глаза моей жены. Она не заметила. Не издала ни звука. Как всегда. Я взял со столика пустую бутылку. Завернул ее в полотенце, размахнулся и осторожно ударил о столбик кровати. Стекло разбилось со слабым, очень слабым звоном, словно колокольчики зазвенели на ветру в густом тумане. Никто, конечно, ничего не услышал, а Карен тем более. Потом я положил сверток на пол, наступил на него и принялся раскачиваться взад-вперед, пока не возникло ощущение песка под ногами. Тогда я опустился на колени, подцепил кончиком пальца несколько острых гранул, встал и уронил осколки в уголки ее глаз. Сперва в один, потом в другой. Она даже не моргнула. Это было легко.

Потом мне пришлось уйти. Явились лаборанты. Но было уже слишком поздно: вред причинен. Не знаю, найдут ли они остатки бутылки под кроватью. Кто-нибудь мусор обнаружит наверняка. Возможно, уборщица или санитарка. Но они не придадут этому значения.

Я выскользнул за стеклянную стену палаты, когда техники-лаборанты начали тянуть провода, регулировать дыхательные аппараты, читать распечатки и бормотать замечания в свои карманные диктофоны. Помню, я подумал о них как о чистеньких, обученных в колледжах фермерах, обрабатывающих грядки, проверяющих состояние скорого урожая, откидывая одеяло там, расправляя бугорок тут, дотрагиваясь до кроватей с суетливостью садоводов, готовых мигом отсечь то, что требует рынок. Они могли и вовсе не заметить меня. А если бы и заметили, что из того? Я всего лишь заботливый муж, явившийся засвидетельствовать свое почтение любимой, разве не так? Мне могут прочесть лекцию о риске занести нежелательные микробы на территорию лечебницы, хотя кому, как не им, знать, насколько это маловероятно, со всем их высокоинтенсивным ультрафиолетовым излучением, ультразвуковыми очистителями и прочими санитарными предосторожностями. Впрочем, я на всякий случай по пути свернул к детскому инфекционному отделению; береженого бог бережет.