Стивен Джонс - Франкенштейн

О представленном ниже произведении автор говорит так: "Рассказ "Иная жизнь "был одной из последних работ, созданных под влиянием комиксов издательства "ЕС Comics". Тогда, в 1976 году, большую часть моего времени занимало написание романов, основанных на классических фильмах ужасов кинокомпании "Universal". Эти произведения публиковались под коллективным псевдонимом Карл Дредстоун. Изначально я предлагал имя Карл Танстоун, но Мэнли Уэйд Веллман по вполне понятным причинам счел, что читатели решат, будто под этим псевдонимом скрывается он сам. Хотя в Англии, в довершение общей неразберихи, некоторые работы вышли под другим псевдонимом — Э. К. Лейтон. Я надеялся потом переиздать омнибусом романы, выпущенные под псевдонимом Дредстоун, но, увы, эта задумка не осуществилась. Пользуясь случаем, я, по крайней мере, поясню, что моему перу принадлежат только "Невеста Франкенштейна" ("The Bride of Frankenstein"), "Оборотень" ("The Wolfman") и "Дочь Дракулы" ("Dracula's Daughter"). Все остальные романы не имеют ко мне никакого отношения, и теперь даже Пирс Даджен, составитель этой серии, не может вспомнить, кто что написал".

Неужели ослеп? Хотя явно кто-то за ним наблюдает. Смутное мимолетное впечатление, похожее на отголосок сна: ясные подрагивающие очертания головы, а вместо лица мрак. Возможно, именно это видение разбудило его.

Глаза застила тьма, плотная, как чернозем, и тяжкая, словно сон, она явно стремилась смирить разум и заставить плыть по течению. Но он боролся с хаотичным потоком мыслей. И готов был запаниковать, потому что понятия не имел, где находится.

Он постарался успокоиться. Нужно проанализировать ощущения, это наверняка поможет определиться. Только думалось с трудом. Разум растворялся в полной тьме, глубину которой измерить не представлялось возможным. Такое чувство, что его края распадаются, а в самую сердцевину вгрызается небытие. Он бессловесно взвыл.

Хоть тело осталось при нем. Правда, он его не чувствовал. Еще пугало то, что эхо было каким-то глухим и его сразу поглотили стены, расположенные совсем рядом. Да и вопль показался ему чужим, совсем не похожим на его собственный голос.

Если голос не его, тогда чей же? Эту мысль он продолжать не стал. Теперь, когда до некоторой степени вернулось ощущение тела, окрепло и самообладание. Хоть и слабо, но все же конечности он чувствовал: они очень вялые, не шевельнуть ни рукой ни ногой. Очевидно, он еще не оправился от выпавшего на его долю сурового испытания.

Точно, испытание… Теперь он начал припоминать: его понесло и засосало в реку, бурные воды с лихорадочным ревом сомкнулись над его лицом; под жутким давлением толщи воды он пошел на дно, в пучину, где дыхание вырывалось мучительным бульканьем. А потом — тьма, быть может, та самая, что окутывала его сейчас. Не река ли вынесла его сюда?

Абсурд. Вероятно, кто-то его спас и доставил сюда. Но все-таки где он? Зачем сначала спасать, а потом бросать его здесь одного в непроглядной тьме? Почему никто не пришел даже тогда, когда он кричал?

Он подавил подступавшую панику. Нужно ко всему относиться философски — это же его призвание, в конце-то концов. Ах, это тоже всплыло в памяти, что немного успокаивало. Наверное, лежа в ожидании возвращения сил, можно поразмышлять о своих убеждениях. Это его поддержит. Но нахлынувший страх убедил в том, что здесь лучше подобных мыслей избегать. Он нервно затих, чувствуя, как уязвима и обнажена его сущность. В осязаемой тьме лоб покрылся холодным потом.

Нужно смириться, пока не удастся разузнать побольше. Шуметь нельзя, надо подождать, когда вернутся силы. К нему постепенно возвращалась способность ощущать. Казалось, ощущения потихоньку принимают форму, словно он заново воплощается в тело. От этой мысли его передернуло. И на миг он чуть не впал в панику.

Он сконцентрировался на ощущениях. Конечности казались ему чересчур большими и холодными как камень. Пока что непонятно, истинное это чувство или же искаженное следствие болезни. Тревожила угроза неправильно воспринимать действительность, ибо это значит, что ни в чем нельзя быть уверенным. Это угнетало, как и слепящая тьма. Казалось, что мозг и нервы обнаженными парят в вакууме. Неужели он в самом деле ослеп?

Как можно потерять зрение из-за того, что чуть не утонул? Пока он осмеивал это нелепое предположение, мрак налипал на лицо подобно маске. Разве тьма может быть такой всепоглощающей? Припомнилось лицо, которое вроде бы привиделось. Это доказывало способность видеть — если, конечно, оно не было видением подсознания, что вполне вероятно.

Мысль, что он, слепой и лишенный сил, очутился в каком-то незнакомом месте, ужаснула его. Он отверз обрамленный неправдоподобно раздутыми губами рот и снова закричал. Вернется ли здешний страж — если он вообще имеется?

Он слушал, как отзвуки его вопля, глухие и искаженные, наталкиваются на камень. Ему стало жутко. Словно пытаясь вернуть вырвавшийся крик, он бился в безответном теле. Не надо привлекать к себе внимание стража, не нужно давать понять, что он жив и беспомощен. Как ни старался он избавиться от страхов, они громогласно заявляли, что разум-то уже понял, где он находится.

Некоторое время слышался лишь скорый и неровный стук сердца, которое словно смущалось отзвуков собственного биения, наполняя тело суматохой глухих ударов. Вскоре стало ясно, что это приближаются какие-то неясные звуки. Сквозь тьму кто-то, шаркая ногами, медленно приближался к нему.

Он крепко сжал веки и постарался не двигаться. Так же он лежал в детстве, когда ночь окружала его демонами, которые хотели утащить его в ад. Воспоминание ужаснуло его. Он попытался выбросить его из головы, но оно цепко впилось в мозг. Но времени задуматься не было — шаги уже дошаркали и остановились совсем близко.

Раздался резкий скрежет, и его залил свет — оранжевый и трепетный, он наваливался на плотно закрытые веки. Слышалось потрескивание горящего факела, который поднесли совсем близко к глазам, жар так и норовил его лизнуть. Он съежился, отдавшись всепоглощающему страху, и пытался удержать веки и не моргать. Наконец факел немного удалился, и с металлическим скрежетом вновь вернулась тьма. Страж зашаркал прочь и растаял.

Снова ослепнув, он в одиночестве лежал в клетке. По отражавшемуся от камня эху и лязгу смотрового глазка он понял, где находится. Как можно попасть в тюрьму за попытку спасти тонущую девушку? Или же, пользуясь удобным случаем, власти засадили его за убеждения, противные христианским, которые осуждали теологи университета и старый приходской священник? Он задумался и пришел к выводу, что это не так. В данном случае убеждения ни при чем, вовсе нет.

Так просто разум не успокоишь. Выстраивались обрывки мыслей, делались яснее. Скоро он все вспомнит, совсем все. Он уже припомнил почти все, только вдруг осознал, что имени своего не знает. Его снова охватил страх и глубже засосал во тьму, где нет ни звуков, ни времени. Похоже на начало вечности.