Е. Брандис - Вторжение в Персей

И независимо от того, что в ту пору выходило немало второсортной фантастической беллетристики и порою наблюдались досадные идейные срывы, двадцатые годы можно считать первым взлетом в истории советской научной фантастики — периодом вдохновенного поиска.

Важно отметить, что в эти годы наша фантастическая литература, несмотря на свою молодость, по многообразию творческих направлений и художественных форм почти не уступала зарубежной, имеющей за собой давно уже сложившиеся традиции и многолетний опыт.

К сожалению, с начала тридцатых годов наступает период резкого спада. Руководство РАППа, а позже вульгарно-социологическая критика объявили научную фантастику «вредным жанром». Примитивное понимание требований «социального заказа» привело к плачевным результатам. В 1931 году вышли только четыре новые книги советских авторов, в 1933–1934 годах — по одной новой книге и только в 1935 году научная фантастика была «реабилитирована», да и то лишь как познавательное чтение для детей и юношества. Александр Беляев и его последователи (С. Беляев, Г. Адамов, Г. Гребнев, В. Владко) при всем различии своих творческих индивидуальностей создавали в общем однотипные произведения.

Не отличалась разнообразием и советская фантастика сороковых-пятидесятых годов. Господствующее положение занимали «производственно-индустриальные» фантастические романы, в которых технические преобразования, переделка природы и климата на обширных пространствах нашей страны осуществлялись в жесточайшей борьбе безупречно положительных героев с плакатно обрисованными агентами международного империализма. На этом однотонном фоне только изредка появлялись по-настоящему яркие произведения, вроде социально-фантастических памфлетов Л. Лагина.

Сейчас не приходится доказывать, какой вред причинила советской научно-фантастической литературе, к счастью, давно уже канувшая в Лету «теория ближнего прицела», одним из адептов которой был, как известно, В. Немцов.

Отдавая должное наиболее значительным произведениям тех лет, в том числе и романам А. Казанцева, мы никак не можем признать их каким-то вневременным эталоном, на который должны равняться писатели-фантасты наших дней.

Мир, в котором мы живем, оказался куда более сложным, нежели это представлялось пятнадцать-двадцать лет назад и политическим деятелям, и ученым, и писателям. «Миллиарды граней будущего», по образному выражению И. Ефремова, раскрываются постепенно и в изучении природы, и в социологических исследованиях, и в литературе, которая делается более сложной, обогащаясь новыми проблемами и художественными открытиями, что само по себе отражает усложнившееся мировосприятие человека второй половины XX века.

Поэтому нам кажутся странными и даже консервативными попытки некоторых литераторов старшего поколения и выражающих их взгляды критиков повернуть литературное движение вспять в русло фантастики сороковых-пятидесятых годов, объявить несостоятельными и ошибочными творческие достижения талантливых молодых писателей, зачеркнуть все лучшее, что появилось в нашей фантастике за последнее десятилетие. Дело доходит до того, что термины «интеллектуальный роман», «интеллектуальная литература» употребляются в пылу полемики почти как бранные выражения. И под там предлогом, что произведения «молодых» якобы не доходят до массового читателя, эти критики готовы приклеить ярлык формализма к любому творческому эксперименту и опорочить любую нестандартную книгу. А между тем ни для кого не секрет, что именно произведения «молодых» получили за последние годы широкое признание.

Разумеется, мы не должны делать никаких скидок ни на возраст, ни на литературный стаж, ни на «специфику жанра». Тем более мы не можем оправдывать идейной путаницы, модернистских увлечений, подражания далеко не лучшим англо-американским «образцам», ведущего порой к откровенному эпигонству. Но это относится скорее лишь к отдельным произведениям, требующим внимательного и объективного критического разбора.

В целом же интеллектуальное направление в советской научной фантастике, основоположником которого является И. Ефремов, свидетельствует о ее несомненном росте и стремлении ответить на актуальные вопросы современности.

И если до недавнего времени в нашей фантастической литературе преобладало три-четыре сюжетных и жанровых стереотипа, то в наши дни ее диапазон бесконечно расширился. Писатели-фантасты, стремящиеся раскрыть свои представления о будущем мира и человечества, опираются на последние достижения точных и естественных наук, используют и методы социологического моделирования, и приемы психологического анализа, и футурологические исследования, и новейшие философские концепции, развивающие марксистски-ленинское учение в новых исторических условиях.

Все это неизмеримо усложнило творческие задачи писателей и вывело научную фантастику на новые рубежи.

Чтобы пояснить эту мысль, остановимся на нескольких произведениях, отвечающих теме нашей статьи.

Прежде всего — о философско-фантастических повестях и рассказах Геннадия Гора, направленных против бездумной веры в «бесспорные» истины.

Чем глубже постигаешь мир, тем больше возникает сложностей. Писатель утверждает веру в бессмертие творческого разума, способного соединить мгновение с вечностью, преодолеть бездны времени и расстояний. В произведениях Гора причудливо совмещаются события прошлого, настоящего и будущего, ибо его героям доступны разные, способы преодоления временных преград.

В каждой из повестей Гора — «Докучливый собеседник», «Странник и время», «Кумби», «Скиталец Ларвеф» — действие происходит на Земле, в наши дни, в XVIII веке или в эпоху палеолита, но постоянно присутствует и второй план — далекие миры, где существует гармонический мир красоты и целесообразности, где люди находятся в таких идеальных условиях, что могут раскрыть до конца и проявить в действии все свои лучшие задатки.

Гор — сторонник антропоцентрических представлений. Он сознательно не допускает возможности существования иных биологических форм высокоразумной жизни лишь по той причине, что эта точка зрения близка ему как художнику. Ведь прекрасная планета Анеидау, где «труд превратился в творчество, в соревнование деятельных и смелых душ», и воображаемая Дильнея, откуда явился скиталец Ларвеф, — псевдонимы Земли и людей, перенесенные в далекое будущее, в эпоху всепланетного коммунизма.

«Мир бесконечен, но он един, — говорит герой „Докучливого собеседника“. — И единство связывает всех, кому природа и история дали разум. Единство связывает их, где бы они ни были — здесь или за много парсеков отсюда, сейчас ли они живут, или будут жить через миллионы лет после нас». И Путешественник, оказавшийся на Земле накануне ледникового периода, совсем одинокий в прекрасном, но еще девственно молодом мире, среди физически сильных людей с цепкой конкретной памятью и душою младенца, убежден, что им, землянам, предстоит пройти за сотни тысяч лет громадный путь, отделяющий первобытное человечество Земли от сияющих вершин Разума, которые достигнуты на его родной планете Анеидау.