Эйдзи Микагэ - Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1

— Я не говорю, что она не пытается приблизиться, потому что я такой недоступный! Ну, вообще-то, это тоже возможно, но только не в ее случае.

— Уаа, так смело говорит такие странные вещи.

— Она не рассматривает меня как «недоступного», нет, она вообще подобной классификации не проводит. Она даже не смотрит на нас свысока. Как для нас жуки — всего лишь жуки, так для нее люди — всего лишь люди. И все. Ей наплевать на наши мелкие различия вроде моего красивого лица и уродливой физиономии Харуаки. Как мы не различаем пол у тараканов. Как ты собираешься подгрести к такой девушке?

Даже Харуаки явно ошеломлен этим безжалостным заявлением касательно Отонаси-сан; он сидит молча.

— …Дайя.

Поэтому рот открываю я.

— Похоже, тебя, как это ни удивительно, очень интересует Отонаси-сан.

Дайя не знает, что сказать. Ах, какая невероятно редкая реакция. Но разве я ошибся? Оставляя в стороне вопрос, правильно его мнение или нет, — он наверняка присматривался к ней какое-то время, если способен провести такой анализ.

— …Пфе, совершенно не интересует!

— О, да ты покраснел!

— …Слушай, Кадзу. Ты когда-нибудь наступишь на мину, если будешь продолжать в том же духе. Что если я буду запихивать в тебя зеленый лук в таком количестве, что ты и представить не в силах, пока ты не словишь ПТСР [3] ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство; психологическое состояние, которое возникает в результате психотравмирующих ситуаций, выходящих за пределы обычного человеческого опыта. Наблюдается чаще всего у бывших военных и получило второе название — «Вьетнамский синдром». и у тебя не будет начинаться крапивница при одном лишь виде лука?

Похоже, Дайя серьезно разозлился; я пытаюсь разрядить ситуацию неловким смехом.

Как бы там ни было, Дайя явно знает, что с Отонаси-сан он не поладит.

— Даже вы, ребята, скоро заметите, что она ненормальная, несмотря на то, что у вас интуиция, как у насекомых.

Это смахивало на дешевую отмазку — совсем чуть-чуть.

Только это была не отмазка.

Вы знаете — все ровно так и было, как он сказал.

Сразу по окончании классного часа Отонаси-сан внезапно поднимает руку. Учитель Хокубо-сэнсэй видит это, но ей не только наплевать на его разрешение — она даже не ждет, что он скажет; сразу встает с места и произносит:

— Сейчас все ученики класса 1–6 должны кое-что сделать.

На то, что мы прибалдели, ей тоже наплевать, и она продолжает.

— Это займет пять минут. Вы ведь можете уделить пять минут?

Никто не отвечает, но она все равно выходит вперед. Выведя из класса Хокубо-сэнсэя, как будто это совершенно естественно, она занимает его место на возвышении. Сцена предположительно абсолютно ненормальная, но, с такой Отонаси-сан, мне она совершенно не кажется ненормальной. Судя по реакции остальных — им тоже.

Мертвое молчание в классе.

Стоя на возвышении и глядя прямо перед собой, Отонаси-сан сообщает:

— Сейчас вы напишете для меня «кое-что».

После этих слов Отонаси-сан сходит с возвышения и протягивает что-то ученикам, сидящим за первыми партами. Те, приняв это что-то, берут один листок и передают остальные себе за спину; точь-в-точь как они обычно делают с распечатками, которые надо раздать всему классу.

Дошла очередь и до моей парты. Это обычный чистый лист бумаги сантиметров десяти в длину.

— Когда закончите писать, передайте мне, пожалуйста.

— Так что это за «кое-что»?

В ответ на вопрос, который от имени всего класса задала Коконе, Отонаси-сан отвечает коротко:

— Мое имя.

После этих слов мертвая тишина в классе наконец уступает место гаму. Оно и понятно, я тоже не врубаюсь. Ее имя? Его все знают. Ведь она только сегодня утром представилась как «Ая Отонаси».

— Что за маразм! — восклицает кто-то. Есть лишь один человек, способный сказать такое Отонаси-сан.

Дайя Омине.

Мои одноклассники разом задержали дыхание. Все в классе знают, что Дайю не стоит делать своим врагом.

— Твое имя Ая Отонаси. Зачем тебе, чтобы мы это написали? Ты так сильно хочешь, чтобы мы его побыстрее запомнили?

Отонаси-сан сохраняет хладнокровие даже при таком течении разговора.

— Я бы написал «Ая Отонаси». Но я это произнес только что. Стало быть, и писать больше нет надобности, верно?

— Да, я не возражаю.

Похоже, такого простого согласия он не ожидал и потерял дар речи.

Цокнув языком, он рвет свой листок на части, стараясь делать это погромче, и выходит из класса.

— Ну, что не так? Почему бы не начать писать уже?

Никто не начинает писать. По их лицам, может, и не видно, но все от нее в полном изумлении и обалдении. Она только что переговорила Дайю. Будучи одноклассниками Дайи, мы прекрасно знаем, насколько это круто.

Какое-то время никто ничего просто не в состоянии делать. Но вот раздался скрип по бумаге чьего-то карандаша, и следом, словно подражая, такой же скрип начинает доноситься отовсюду.

Вряд ли кто-то знает, чего добивается Отонаси-сан. Но это не имеет значения. В конце концов, мы только одно можем написать.

Единственное имя — «Ая Отонаси».

Первым свой листок отнес Отонаси-сан Харуаки. Увидев, как он встает, еще несколько человек следуют его примеру. Выражение лица Отонаси-сан остается неизменным, когда она берет у Харуаки листок.

Похоже, он дал… н е п р а в и л ь н ы й о т в е т.

— Харуаки, — зову я его, когда он, обменявшись парой слов с Моги-сан, возвращается в мою сторону.

— Что такое, Хосии?

— Что ты написал?

— Мм? Ну, написать можно было только «Ая Отонаси», правда? Правда, я чуть не забыл написать последнюю букву, — отвечает Харуаки; почему-то у него вид немного унылый.

— …Ну да, наверно, только так…

— Ну так не тормози и напиши уже!

— Но ты правда думаешь, что она все это затеяла, чтобы заставить нас написать это имя?

Если так, я совершенно не понимаю, какой в этом смысл.

— Разумеется, нет, — мгновенно отвечает Харуаки, подтверждая мои сомнения.

— Э? Но… ты ведь написал «Ая Отонаси», да?

— Ага. …Слушай, Дайя ведь настолько умный, что это уже даже не смешно, верно? Ну, правда, при этом его характер настолько ужасен, что это тоже не смешно.

Из-за внезапной смены темы я наклонил голову.

— А он сказал, что написал бы просто «Ая Отонаси». Значит, ему не пришло в голову что-то еще, что можно было бы написать. Разумеется, у меня то же самое. Я что хочу сказать: в общем, если мы ничего не можем придумать, значит, и ничего другого написать тоже не можем.

— Если ты не можешь о чем-то подумать… ты не можешь это написать.

— Точно. Другими словами, это направлено не на нас.

У меня такое чувство, что слова Харуаки попали точно в яблочко. Похоже, тут он прав.