Михаил Емцев - Душа мира

Я посмотрел на стол и на полку. Аквариум совершил путешествие на высоту около семидесяти сантиметров. Биотозу подняли и опустили, а она взяла и выросла. Глупость какая-то.

Мы с туповатым недоумением рассматривали цветок.

- Вот свинья! - рассмеялся Эрик. - Что ты с ней поделаешь? Какие-то загадки.

- У тебя нет здесь поблизости каких-либо излучений радиоактивных веществ? - спросил я.

- Что ты! Одни стекляшки...

- Непонятно...

- Можно? - в комнату вошел лаборант Николая Николаевича. Звали его не то Олег, не то Игорь.

- Эрик, мы позабыли у тебя один демонстрационный образец, Николай Николаевич только сейчас хватился, - сказал он.

- Да, да, вот он, - Эрик протянул юноше ампулу с заспиртованной головой лягушки.

Тот взял, посмотрел на нас и улыбнулся.

- Что, своим аленьким цветочком любуетесь? Красивый он у вас и светится здорово!

- Где ты видишь, что он светится? - удивился Эрик. - Он не светится.

Парень заглянул в аквариум.

- Да, странно, совсем не светится, - он покачал головой, - а на семинаре светился. Да еще как!

Мы насторожились.

- Ты, Эрик, видел? - спросил я.

- Нет, я сидел спиной к биотозе.

- А что ты видел, Игорь?

- Олег.

- Прости, Олег.

- Как же, я отлично помню, что цветок светился, словно в него вставили лампочку. На семинаре было много народу, в эту комнату человек сорок набилось, мне сесть было некуда, и я забрался сюда. Сверху мне отлично был виден аквариум с вашим цветком. Он приходился как раз на уровне головы Николая Николаевича. Я обратил внимание, что он сияет и переливается. Я еще подумал, что красивый цветок ребята вырастили, зря их ругают...

- Спасибо. А ты не заметил, что с ним происходило? Светился, и только? А не увеличивался ли он, не шевелился?

- Не-ет, - протянул Олег, - чего не видел, того не видел. Да я, признаться, сразу отвлекся. Больно интересно Николай Николаевич про свои опыты рассказывал.

- Так. Ну ладно, Игорь, - сказал Эрик.

- Олег.

- Прости,, Олег. Ты нам рассказал интересные вещи. Спасибо!

- Может, образцы Николая Николаевича?.. - неуверенно начал я после ухода Олеся.

- Сейчас! - Эрик сорвался с места и выскочил из комнаты. Через десять минут он приволок груду ампул, банок и коробочек.

- Здесь все! - выдохнул он. Как одержимые хватали мы экспонаты и подносили их к биотозе. Никакого эффекта... Тогда мы свалили все образцы возле аквариума и с отчаянием уставились на проклятый цветок. Ни свечения, ни движения.

- К черту! - заорал Эрик. - Пошли отсюда. А нужно думать, думать и еще раз думать.

Мы отправились гулять. В молчании бродили мы по улицам Москвы.

- Самое приятное - попасть на улицу, где никогда еще не был. Тогда сам себе становишься незнакомым, - говорил Эрик,

- При условии, что улица непохожа на те, где ты уже был. Слушай, Эрик, пойдем к одной моей хорошей знакомой. Она, кстати, меня приглашала.

Примерно через месяц у меня состоялся разговор с Эриком по видеофону:

- Ну, как дела?

- Я ее облучал всеми видами излучений. Были испробованы ультрафиолетовая часть солнечного спектра, инфракрасные лучи, рентген, альфа-, бета- и гамма-лучи, радиоволны по всему диапазону и так далее...

- И что же?

- Никаких изменений, а при жесткой обработке биотоза просто скисла.

Лицо Эрика было длинным и печальным.

- Ладно, не огорчайся, старина, что-нибудь придумаем. Лолу видишь?

Он кивнул головой.

- Передай привет.

- Ты что-то больно веселый. Как твои дела?

- Подвигаются. Я забегу к тебе, расскажу.

Причина моего веселья, конечно, не в делах, хотя и на них сейчас было грех жаловаться. Концентратор умственной энергии стоял готовый. Он сверкал всеми никелированными деталями, призывая исследователей к действию. Остались некоторые недоделки, через неделю можно было начать контрольные испытания. Я сомневался, что он будет работать именно так, как нам хотелось. Но с чего-то надо было начать. И все же концентратор мог скорее огорчить меня грядущими неприятностями, чем порадовать...

На удивительную высоту подняла мои чувства Ружена. Когда я гуляю с ней по Москве, по старым улицам, где живут скрюченные в три погибели пенсионеры да самодовольные кошки, мне кажется, что я иду с давно знакомым человеком, которого я знаю до последней морщинки на лице. И все же каждый раз она для меня неожиданно новая, даже чуть враждебно чужая.

- Я любил тебя, когда ты еще не родилась и родители твои еще не родились. Я любил тебя тогда, когда не знали слово "страсть" и люди, как дети, резвились. Я любил тебя, когда Земля еще не знала человека. Я любил тебя всегда, моя любовь во мне от века...

- Такой старый-старый чувства должен бил угаснуть, - смеется Ружена.

- Ни за что! - кричу я, и мы несемся вприпрыжку по гулким мостовым по направлению к Большому парку.

- Слушай, Ру, - говорю я, когда мы присаживаемся на скамейку в темной аллее парка, где пахнет сыростью, слышна музыка и видны тысячи огней, спрятавшихся в густую зелень.

- Слушай, Ру, - говорю я, и она кладет голову на мою руку, и я ощущаю шелковистые волосы, тепло ее сухой горячей кожи, и запах, чудесный запах щекочет мои ноздри свежим весенним ветром.

- Слушай, Ру, - говорю я, и сладостный ком, стоящий в горле, медленно тает, и от него по всему телу бегут огненные искры.

- Слушай, Ру, - говорю я, - мне кажется, я очень плохой человек.

- О-о, вполне возможно, - отвечает девушка, - но сейчас это не имеет никакого значения.

- Понимаешь, я все время думаю.

- Не устаешь?

- Даже когда я целую тебя, я думаю.

- Это большой грех.

- Да... Мне непонятно, почему мне бывает хорошо, почему плохо. Вот я плохой, и такой, и сякой; одним словом - плохой. Но ведь хорошим я быть не хочу. Ни в коем случае! Я хочу быть таким же плохим, но чтоб мне было хорошо. И уж совершенно не понимаю, почему мне хорошо с тобой. Ты же ничего не делаешь, чтобы нравиться или как-то произвести впечатление. Ровным счетом ничего. А мне хорошо, очень хорошо. Так никогда еще не было. В чем дело? В чем зарыта собака человеческого счастья?

- Не знаю. Я просто знаю, когда я счастлива, а когда нет. А почему? Не знаю, - негромко отвечает Ружена.

Женщины не любят анализировать некоторые стороны жизни, но я упрямо продолжаю свое.

- В чем же дело? Мне иногда кажется: все дело в том, что нам никогда не удается выскочить из своей кожи. Мысль человека безбрежна, а чувства замкнуты, ограниченны. Человек обречен на сожительство со своим организмом до конца жизни. И никогда, понимаешь, никогда не познает он другого организма так, как ощущает себя. Логическое единство, идейное общение, обмен продуктами производства - все это важно, необходимо, правильно. Без этого человек не стал бы человеком. Но...

- Но только с этим он никогда не станет сверхчеловеком? говорит Ру. Глаза ее посерьезнели, потемнели.