Мюррей Лейнстер - Симбиоз

Все внимание приковал к себе очередной кризис государств Большой четверки. Из рассказов генерал Морз узнал, что правительство их страны заявило решительный протест против агрессии соседа и обратилось за помощью к Организации Объединенных Наций. Но достигнутый организацией баланс ядерных вооружений был настолько шаток, что даже обычное обсуждение такого простого вопроса, как аннексия Кантолии, могло разрушить всю систему гарантий международной безопасности. Рассмотрение вопроса решили отложить. У оккупантов, как они рассчитывали, появилось достаточно времени, чтобы научить кантолийцев послушно радоваться воссоединению с новой родиной, пока с ними не случилось чего похуже.

Ко всеобщему удивлению, на следующий день о заключенных, казалось, забыли. Солдаты перестали приводить новых арестованных. Попавшие в этот импровизированный лагерь позже других рассказывали, что буквально с первого дня оккупации вражеские войска нескончаемым потоком вливались в Кантолию. И что теперь огромная армия готовится к окончательному захвату страны, в состав которой несколько дней тому назад входила Кантолия.

Но в ответ на эти поистине удручающие новости Морз только покачал головой.

— Оккупация Кантолии не может продлиться больше десяти дней. — И печально добавил: — Как все ужасно!

Даже в форме генерал Морз всегда производил впечатление сугубо штатского человека. Теперь же, небритый (об обеспечении арестованных бритвами никто, естественно, не позаботился, как, впрочем, и о мыле), в мятой, грязной форме, он выглядел просто несолидно. Свою рубашку он порвал на бинты. Еды постоянно не хватало, а свою порцию он отдавал самым избитым, а значит, и самым слабым. Пять дней заключения не прошли для него даром. И однако, в нем чувствовалось странное достоинство, какая-то непонятная уверенность в себе. Уверенность, которая могла опираться только на глубокую, искреннюю веру.

И вот на пятый день в полдень один из часовых вдруг зашатался, уронил карабин и, наверное, упал бы, если бы не схватился за дерево. Он судорожно цеплялся за ствол. Ноги, казалось, не держали его. Затем он все-таки упал и больше не поднялся. Свидетелем случившегося был и генерал медицинской службы Морз. Он мрачно наблюдал за происходящим. Затем повернулся к товарищам по заключению, с выражением бесконечной муки на изможденном лице.

— Вы случайно не знаете, может, у кого-нибудь все-таки есть бритва? — обратился он к начальнику полиции, стоявшему рядом с ним. — Или нож. Мне надо побриться. В крайнем случае придется взять кусок оконного стекла. Я собираюсь потребовать безоговорочной капитуляции оккупированной армии.

В тот день ему не удалось выполнить свое намерение. Но вечером, на седьмой день с начала оккупации, его под конвоем привели в бывший губернаторский дворец, где теперь располагался штаб. Грязные, пустынные улицы Штадхайма производили гнетущее впечатление. Мусор кучами лежал на тротуарах. Казалось, город вымер.

У входа в штаб на тротуаре в странной неестественной позе лежал часовой. С первого взгляда было видно, что он мертв.

С лицом человека, у которого в семье случилось несчастье, Морз вошел в кабинет генерала Владека. За прошедшие несколько дней кабинет разительно переменился. Обширная картотека занимала одну стену. Пестрые военные карты сплошным ковром покрывали другую. В углу деловито стрекотал телефакс, выплевывая непрерывный поток каких-то списков, перечней, приказов, накладных.

Генерал Владек сидел в кресле такой же подтянутый и элегантный, как и раньше. Все так же ярко блестели его многочисленные ордена и медали. Вот только лицо у него стало какого-то землистого цвета да нервный тик не давал покоя его щеке. С мрачной решимостью он глядел на Морза.

— Вас расстреляют, — тихо, с угрозой в голосе сказал он, — если вы честно ответите на все мои вопросы. Если нет, то вас не расстреляют. Но очень скоро вы будете молить меня, чтобы вам позволили умереть. Вы меня поняли?

Генерал Морз спокойно сел. Его попытку побриться нельзя было назвать очень успешной. Всем своим видом он представлял печальный контраст блестящему военному, сидевшему напротив него.

— Я просил вас принять меня, — деловито начал он, — чтобы выяснить, готовы ли вы к безоговорочной капитуляции всех войск, находящихся под вашим командованием. При первой нашей встрече вы сказали, что я старший по званию. Я сомневаюсь, что среди военнопленных есть еще офицеры нашей армии. Так что поднять этот вопрос, очевидно, придется мне.

В ярости генерал Владек ударил кулаком по столу. Его лицо исказилось болезненной гримасой. Он с трудом взял себя в руки, и кривая улыбка заиграла на его губах.

— Что это за эпидемия, Морз? — сквозь зубы прошипел он. — Мои солдаты умирают по десять тысяч человек в день! А ваши граждане — нет! За четыре последних дня мы потеряли тридцать пять тысяч человек, а из жителей Кантолии погибло всего шесть! Что это такое, Морз?!

Генерал медицинской службы Морз заерзал на кресле. Он ничем не напоминал победителя.

— Это… выведенный нами микроорганизм, — устало объяснил он. — Официальная классификация — СК-211. Насколько я понимаю, это искусственная мутация одной широко распространенной бактерии. Мне говорили, что его можно описать как уменьшенную версию одного из видов диплококка. По размеру он почти как вирус. Вы вряд ли сможете получить от меня более полную информацию.

Генерал Владек прищурился.

— А-а-а-а… так это не просто эпидемия, — с удовлетворением в голосе тихо сказал он. — Это биологическая война! Вы слишком трусливы, чтобы воевать как честные люди, и поэтому прибегли…

— Но наши страны не находятся в состоянии войны, — перебил его Морз. — Вы напали на нас как бандиты. Вы сами себе установили правила для агрессии, а мы в ответ установили свои собственные правила обороны. Если вы сейчас капитулируете, то мы, скорее всего, еще сможем вас спасти. Подумайте об этом.

Генерал Владек заскрипел зубами. Он буквально дрожал от едва сдерживаемого бешенства.

— Скажи мне правду, — хрипло приказал он, — и я тебя только расстреляю. Я пойду на это! Только расстреляю! Но если нет…

— Генерал, по-моему, вы не в себе, — снова перебил его Морз. — Если мне не изменяет память, то смерть наступает на третий день после заражения, обычно через несколько часов после появления первых симптомов болезни. Пенициллин, сульфомицин и другие антибиотики не помогают — против этого микроорганизма они бессильны. Мне также помнится, что больной заразен практически сразу же после того, как заразился сам. Я думаю, что вы преуменьшили свои потери. Более того, в эпидемиях подобного рода смертность возрастает в геометрической прогрессии до тех пор, пока сокращение численности населения не начнет ее снижать. Вы изолировали ваших людей от контакта с местным населением?