Джон Варли - Титан

— Она теплая.

— Да. Поначалу я не могла понять, что представляют собой эти стены. Я думала, что деревья здесь выросли незапланированно, как и растительность на канате, но как я выяснила позже, они не смогли бы расти здесь, если бы стена не питала их. Я пыталась догадаться, какая машина наилучшим образом могла справиться с этой задачей и пришла к выводу, что ни что бы не сделало это лучше природной биохимической машины. Животное или растение приспособлено генетически. Трудно поверить, что можно столь эволюционизировать за такой промежуток времени. Здесь высота триста километров, посередине дыра, вокруг настоящие стены.

— И деревья являются паразитами? — Габи сообразила все быстрее, чем Сирокко ожидала.

— Только в том, что они вытягивают пищу из другого животного. Но они не являются настоящими паразитами, потому что это было запланировано . Строители проектировали это огромное животное как естественную среду для деревьев, а деревья в свою очередь становились средой обитания более мелких животных, и, вероятно, для ангелов.

Прищурившись Габи смотрела на Сирокко и переваривала информацию.

— Почти такое же животное, которое, как мы полагаем, живет под ободом колеса, — тихо сказала она.

— Да, что-то наподобие. — Сирокко наблюдала за Габи, ожидая увидеть признаки паники, но у той даже не участилось дыхание.

— Это… а… беспокоит тебя? — запинаясь, спросила она у Габи.

— Ты имеешь в виду всем известную мою фобию?

Сирокко отодвинула рюкзак от входа и показала его Габи. Он медленно начал закрываться.

— Я обнаружила это до того, как разбудила тебя, Смотри, отверстие закрывается, но если ты пощекочешь его, оно опять откроется. Мы не в ловушке , и это не желудок и ничего похожего на…

— Я ценю твою заботу, — сказала Габи, коснувшись ее руки и слабо улыбаясь.

— Я не хотела смутить тебя, я просто…

— Ты все сделала правильно. Если бы я сперва увидела это, то наверное кричала бы до сих пор. Но я, в сущности, не страдаю клаустрофобией. У меня совершенно новая фобия, которая, должно быть, присуща только мне: я боюсь быть съеденной заживо. Но скажи мне, и, пожалуйста, постарайся сделать это как можно убедительно, если это не желудок, то что?

— Я не могу провести здесь никакой известной мне параллели. — Сирокко уже дошла до нижней одежды и решила остановиться. — Это убежище, — продолжала она, стараясь при этом как можно больше сжаться, чтобы дать Габи возможность раздеться, — это как раз то, для чего мы его использовали: место, в котором можно укрыться от холода. Я готова поспорить, что ангелы зимуют в пещерах, подобных этой. Наверное и другие животные тоже. Наверное, они используются еще каким-нибудь образом. Может быть, здесь они оправляются.

— Говорить здесь об этом…

— У меня та же проблема. Надо использовать жестянки от еды или что-нибудь другое.

— Бог ты мой! От меня запах как от верблюда. Если погода вскоре не изменится, то здесь через некоторое время будет очаровательное местечко.

— Это еще ничего. От меня запах посильнее.

— Ну и дипломат же ты! — Габи разделась уже до яркого нижнего белья.

— Дорогая, мы собираемся жить некоторое время в дьявольской близости и нет смысла сохранять скромность. Если ты осталась в этом из-за того…

— Нет, в самом деле, нет, — слишком поспешно сказала Сирокко.

— …потому что боишься возбудить меня, то не бойся. Я думаю, ты не будешь возражать, если я разденусь догола и вытрусь. — Она так и сделала, не дожидаясь разрешения Сирокко, затем вытянулась рядом с Сирокко.

— Может быть, частично ты и права, — согласилась с ней Сирокко. — Но кроме этого, у меня начались месячные.

— Я думала, они у тебя уже прошли. Я вежливо ничего не говорила.

— Какой ты дипломат. — Они обе рассмеялись, но Сирокко чувствовала, что лицо у нее пылает. Было дьявольски неловко. Она привыкла, что на борту корабля у нее не было с этим проблем. Ее страшила мысль, что она грязная и ничего не может с этим поделать. Габи предложила ей воспользоваться перевязочным материалом из медицинской сумки, если ее это устроит. Сирокко хотела сама завести об этом разговор, но была счастлива, что идея исходила от Габи. Она не могла использовать перевязочный материал без одобрения Габи.

Какое-то время они молчали, Сирокко чувствовала себя неудобно от близости Габи, говоря себе, что придется к этому привыкать. Они могли просидеть в этом укрытии не один день.

Габи, казалось, все это ни в коей мере не заботило и вскоре Сирокко вообще перестала ощущать ее тело.

После безуспешных попыток заснуть в течение часа, и скоро ей все это стало надоедать.

— Ты спишь?

— Я всегда храплю, когда сплю. — Габи вздохнула и села. — Вот черт! Мне гораздо лучше спалось до того, как я отодвинулась от тебя. Ты такая теплая и мягкая…

Сирокко ничего не ответила ей на это.

— Ты знаешь какие-нибудь игры, чтобы убить время?

Габи перекатилась на ее сторону и посмотрела Сирокко в лицо:

— Я могу что-нибудь придумать.

— Ты играешь в шахматы?

— Я боялась, что ты это предложишь. Ты хочешь белыми, или черными? Часы медленно складывались в дни, игры в шахматы превращались в турниры. Габи выигрывала большинство из них. Они выдумывали новые игры в слова и цифры, но Габи выходила победителем в большинстве случаев и здесь. Трудности, через которые они прошли сблизили их, но что их разъединяло, так это настороженность Сирокко и гордость Габи, но это было до того, как на третий день они занялись любовью.

Это случилось когда они в очередной раз лежали и молча смотрели на слабо светящийся потолок и слушали завывание ветра, доносившегося снаружи. Они изнывали от скуки, энергия требовала выхода, они почти сошли с ума от вынужденного безделия. Через голову Сирокко бесконечной лентой тянулись логические обоснования ее поведения: доводы почему я не должна вступать в интимные отношения с Габи.

(А)…

Она не могла вспомнить (А).

Это имело смысл два дня назад. Почему нельзя было сегодня?

Складывалась определенная ситуация; конечно же она накладывала отпечаток на ее рассуждения. Она еще никогда так долго не находилась вместе ни с одним человеком. На протяжении трех дней они были в постоянном физическом контакте. Она просыпалась на руке Габи мокрой и возбужденной. Что было хуже, она не могла скрыть этого от Габи. Они сразу чувствовали изменения в настроении друг друга.

Но Габи говорила, что не хочет ее, пока Сирокко сама ее не полюбит.

— Полюбила ли она?

Нет. Она еще раз задумалась над этим и пришла к выводу, что все, что она говорила в свое время Габи она может отнести на свой счет; она не могла заниматься любовью в качестве терапии, чтобы заглушить свою боль.