Уильям Моррис - Воды дивных островов

Но вот Заряночка перевела взгляд на его руку и молвила:"Сдается мне, ныне стали мы двое такими близкими друзьями, что смогу я спросить тебя, о чем захочу, и ты ни разгневаешься, ни удивишься. Вижу я на пальце твоем кольцо, каковое привезла я с Острова Непрошенного Изобилия, и каковое вручила я тебе вместе с туфлями, мне доверенными на время. Скажи, каким образом получил ты перстень назад от Атры, поскольку думаю я, что изначально ты отдал кольцо ей. Ну вот! - ты рассердился? - ибо вижу я, как к щекам твоим прихлынула кровь". "Нет, возлюбленная моя, - отвечал Артур, я не сержусь; но когда слышу я об Атре, либо задумываюсь о ней, охватывают меня стыд, и смятение, и, пожалуй, страх. А теперь отвечу я на вопрос твой. Уже на Острове Юных и Старых, когда всем бы нам ликовать да радоваться, снова оказавшись вместе, Атра отчасти догадалась о том, что со мною происходит; впрочем, почему бы и не признаться, обо всем она догадалась. И сказала она мне такие слова (ибо она нежна, и мудра, и сильна сердцем), что я оробел перед нею, и перед горем ее и болью; и вернула она мне это кольцо, что я и впрямь вручил ей в Посыльной Ладье, едва Остров Изобилия остался за кормой. И ношу я теперь сей перстень в знак своего и ее горя. Видишь, любовь моя: раз уж ответил я тебе на этот вопрос, не рассердившись и не дивясь, обо всем можешь ты спросить меня без страха; ибо эта тема затрагивает меня больнее всего".

Заряночка опустила голову и промолвила тихо:"Ло! - тень расставания и тень смерти не вольны были встать между нами и нашей нынешней радостью; однако тень третьей встает промеж нас, и присутствует здесь незримо. Горе мне! - мало задумывалась я над этим, когда ты был далеко, и терзалась я и тосковала, и все отдала бы за возможность снова тебя увидеть, и полагала, что возвращение твое излечит все напасти".

Артур не произнес ни слова, но взял руку девушки, и удержал ее в своих; и вскорости снова подняла она глаза и молвила:"Ты добр, и не рассердишься, коли спрошу я тебя еще кое о чем; а именно: почему ты так злился на меня давеча, когда нашел меня в бедственном положении, ведомой в поводу Красным Тираном, так что сочла я, что ты от меня отрекся, чего бы там не думали другие? Меня это ранило больнее, чем плети ведьмы, и думала я про себя:"Что такое прошлые мои беды в сравнении с настоящими? Как все было просто встарь, и как ныне все запутано и тяжело!"

Тут не смог Артур сдержаться, но бросился к Заряночке, и обнял ее, и расцеловал бессчетное количество раз, и ощутила она всю сладость любви, и сама в любви и нежности недостатка не испытывала. После того некоторое время сидели они тихо, и промолвил Артур, словно бы девушка задала вопрос свой только мгновение назад:"Вот почему глядел я на тебя мрачно: во-первых, потому, что с того самого мгновения, как увидел я тебя впервые, и услышал повесть твою, и узнал о твоих деяниях, почитал я тебя мудрейшей из женщин. Однако поездка твоя в Черную Долину, что повлекла за собою смерть Бодуэна, показалось мне чистым безумием, пока не выслушал я рассказ твой и об этом тоже; и тогда сама история и нежные слова твои одержали надо мною верх. Но, опять-таки, хотя горевал я, и досадовал, это, сдается мне, быстро прошло; однако вот еще что не давало душе моей покоя, а именно: мучил меня страх касательно убитого рыцаря, голову которого Тиран в Красном привесил тебе на шею; ибо с чего бы, думалось мне, негодяй так разгневался на тебя и на него; более того, показалось мне, будто в сердце своем не вовсе безразлична ты к погибшему, даже когда мы пришли к тебе на помощь; и тогда, видишь ли, моя к тебе страсть, и горе по погибшему Бодуэну, и помянутые черные мысли, - все тут сказалось. Ло, вот я и признался тебе во всем. Перестанешь ли на меня гневаться?"

Отвечала Заряночка:"Я перестала огорчаться твоему гневу, когда гнев утих; однако дивлюсь я, что доверяешь ты мне так мало, в то время как любишь так сильно!"

Тут девушка приникла к любимому, и принялась нежно ласкать его, и Артур снова готов был заключить ее в объятия, когда - ло! - послышались шаги, и в зал вошли люди; засим Черный Оруженосец и Заряночка встали и поспешили им навстречу; и на том закончились прощальные речи этих двоих. Однако же похоже на то, что одно краткое мгновения оба были счастливы.

Глава 12. Рыцари и их воинство выступают в поход противу Красной Крепости.

На следующее утро, когда день был еще молод, рыцари собрались уезжать, и уже в воротах распрощались с дамами, каковые расцеловали их крепко всех до единого. Виридис горько разрыдалась; Атра же заставила себя поступить так, как прочие; однако побледнела она и задрожала, целуя Артура, и глядя, как садится тот в седло.

Рыцари же повелели своим дамам приободриться, и пообещали посылать им вести каждые семь дней по меньшей мере, ибо до Красной Крепости путь лежал недальний, вот только на дорогах было неспокойно; однако полагали паладины, что воинство, коему предстояло осадить крепость, очистит заодно и все подступы к притону разбойников. Уповая на это, паладины взяли с собою сэра Эймериса, и людей в замке оставили совсем немного, и тех под началом трех оруженосцев, из коих двое были совсем юны, а третий, назначенный капитаном замка, старый и испытанный в боях воин, звался Джеффри из Ли. Капеллан, сэр Леонард, тоже воздержался от похода: ныне ходил он по замку притихший и пристыженный, и словно бы боялся словом с Заряночкой перемолвиться; хотя полагала девушка, что чувства священника к ней нимало не изменились.

И вот, когда рыцари отбыли, и воинство исчезло вдали, тяжелые времена настали в Замке Обета, и облегчения не предвиделось до тех пор, пока не придут первые вести. Аврея и Атра предпочитали одиночество, и уж не знаю что и делали, дабы убить время, ибо теперь на выезд за ворота уповать не приходилось. Что до Виридис, спустя какое-то время дева в зеленом приободрилась и повеселела малость, и, что бы ни происходило, не желала расставаться с Заряночкой даже на час; и Заряночка радовалась ее приветливому участию, хотя, по чести говоря, оно причиняло ей боль, о чем будет сказано далее.

В ту пору, словно бы для того, чтобы убить время, Заряночка усердно принялась за рукоделие, и занялась прихотливым вышиванием; так что Виридис и остальные только глядели да дивились, ибо когда девушка заканчивала, казалось, что цветы и звери и узоры возникли на ткани сами собою, столь тонка и совершенна была ее работа.

Более того, в первый же день после ухода воинства Заряночка призвала к себе сэра Леонарда, к вящей радости последнего, и попросила, дабы продолжил капеллан обучать ее искусству письма и книжной премудрости; и за этой наукой прилежно проводила несколько часов всякий день; и Виридис сиживала подле подруги, дивясь проворству ее пальцев, и вскрикивала от радости по мере того, как страница покрывалась изящными учеными письменами.