Тед Косматка - Искусство алхимии

Иногда, когда я заезжал к ней, Вероника уже была обнаженной. Она лежала в шезлонге, установленном на газоне возле ее дома. Ее мускулистое темнокожее тело открывалось взгляду из окон второго этажа. Она скрещивала длинные ноги и томно поднимала веки.

— На тебе слишком много одежды, — так она говорила.

Я садился. Проводил рукой по гладким изгибам ее тела. Сплетал свои бледные пальцы с ее пальцами.

История Вероники — воплощенная история здешних мест. Металлургические комбинаты и вымирающие маленькие города-государства вокруг них — все это северо-западная Индиана, причудливая смесь ландшафтов, к которой мы привыкли. Земля невозможных контрастов. Кукурузные поля, трущобы и богатые замкнутые сообщества. Заповедники и разрастающиеся заводы.

Допустим, это модель всей остальной страны. Допустим, это модель всего мира.

В холодные дни над побережьем озера Мичиган слоятся мощные массы белого дыма, извергающегося из доменных печей. Этот дым можно увидеть и в утренние часы, когда едешь на работу по автостраде I-90: облака поднимаются над северным горизонтом широким горным хребтом, будто мы живем в Альпах, у подножия гор. Пугающая красота.

Когда мы познакомились с Вероникой, ей исполнилось двадцать пять — всего на несколько лет меньше, чем мне. Она была ослепительно красива и разочарована в жизни. Ее дом находился на фешенебельной Ридж-роуд и стоил больше, чем я зарабатывал за пять лет. Ее соседями были врачи, адвокаты и предприниматели. С внутреннего двора, где она лежала обнаженной, просматривалась церковная колокольня — зелень окислившейся меди над далекими крышами.

История Вероники — еще и история граней. Это главная тема моих теперешних размышлений. Линия, за которой одни вещи становятся другими. Точка, в которой грань становится достаточно острой, чтобы разрезать тебя.

Возможно, мы разговаривали о ее работе. Или она болтала без умолку, пытаясь скрыть свою нервозность, не помню.

Зато я помню дождь и жужжание двигателя ее БМВ. И еще я помню, как она сказала, сворачивая на Рэндольф-стрит:

— Его зовут Войчек.

— Это имя или фамилия?

— Не знаю, так он мне представился.

На нас надвигался Чикаго. Место встречи выбирала она — это был дорогой бар, работавший до двух часов ночи. Стильный, закрытый. Люди с громкими именами иногда приводили ее сюда на деловые обеды, если, конечно, заодно пытались с ней переспать. Сюда приходили богачи, чтобы напиться в компании богачей.

— Утверждает, что поляк, — продолжала она. — Но у него не совсем польский акцент. Скорее балтийский, чем славянский.

Это заявление меня удивило — вернее, то, что она смогла уловить разницу.

— Откуда он прибыл?

— Из Украины, но я уверена, что он не может туда вернуться. У него очень длинный список бывших должностей. Разные исследовательские центры и лаборатории. Множество сожженных мостов.

— Этот парень одиночка или на кого-то работает?

— Держится независимо, но я ни в чем не уверена.

Мы повернули налево. Дождь усилился, городские огни Чикаго отражались в мокром блеске. Справа показались зеленые львы. Мы пересекали реку.

— Он носит ее с собой? — спросил я.

— Не знаю.

— Но он пообещал, что принесет ее?

— Да, — она посмотрела на меня. — Он так и сказал.

— Господи…

На ее лице, освещенном красным светом приборной доски, появилось странное выражение. Мне потребовалось какое-то время, чтобы разгадать его. А потом я понял. За все полтора года нашего знакомства я никогда прежде не видел ее испуганной.

Впервые я встретился с ней в лаборатории. Я говорю «лаборатория», и люди представляют себе белые стены и стерильные пробирки. Они заблуждаются. Я занимаюсь в основном математикой и кое-чем близким к металлургии. Все это — за стенами из толстого стекла. Я смотрю в растровый электронный микроскоп, изучаю кристаллические решетки и их причуды.

Она вошла следом за Хэлом, начальником лаборатории.

— Это лаборатория памяти металлов, — сказал ей Хэл, делая жест в мою сторону.

Она кивнула. Молодая, стройная, с гладкой темной кожей, лицо, которое с первого взгляда показалось довольно наглым. Таково было мое первое впечатление о ней — симпатичная новая сотрудница, которую начальники вывели на экскурсию. Вот и все. Затем она прошла мимо меня, следом за менеджером, в глубь лаборатории. В то время я еще понятия не имел о том, кто она такая.

Я слышал, как менеджер продолжал что-то зудеть, показывая ей печи и газовый хроматограф в следующей комнате. Когда они вернулись, он шел за ней.

Она остановилась точно напротив моего стола.

— Значит, вы и есть тот самый гений, — услышал я.

И она направила его на меня. Этот взгляд. Она смотрела на меня большими темными глазами, и я почти видел, как движутся шестеренки — ее рот сложился в улыбку, которая пыталась казаться более чувственной, чем была на самом деле. Она улыбалась так, как будто знала что-то такое, чего не знал я.

Я мог бы сказать десятки разных вещей, но ядерный ветер за этими глазами снес все мои слова. Все, что осталось в итоге, — печальная истина. Я знал, что она имела в виду.

— Да, — сказал я. — Думаю, это я и есть.

Она повернулась к менеджеру.

— Спасибо, что уделили мне время.

Хэл кивнул и ушел. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что произошло. Начальника лаборатории — моего непосредственного руководителя — только что выгнали.

— Расскажите мне, чем вы тут занимаетесь? — попросила она.

Прежде чем заговорить, я выдержал паузу, переживая сейсмический сдвиг. А затем начал повествование.

Пока я говорил, она улыбалась. Я выступал с этой речью перед аудиторией десятки раз, устраивая небольшие представления. Это фактически было частью моей работы, с тех пор как слияние двух корпораций сделало Аспар-Нагои крупнейшей в мире компанией по производству стали. Последние два года я работал на три различные корпорации, не покидая при этом своего кабинета.

Ребята с заводов называли их «белыми шляпами». Все эти команды менеджеров, которые устраивали туры по заводам, пожимали руки, улыбались из-под безупречно чистых белых касок, пытаясь вписать свое текущее окружение в схему последних международных приобретений компании. Больше всего их интересовали исследования. Здесь этих менеджеров было трудно вычленить из толпы «пиджаков», которые ежедневно отирались в лаборатории. Порой я затруднялся понять, с кем разговариваю. Но за две вещи я мог поручиться. Менеджеры обычно превосходили возрастом девушку, которая сейчас стояла передо мной. И они всегда, вплоть до нынешнего момента, были мужчинами.

Я объяснял все так же, как всегда. Ну, или, может, чуть более красочно. Вероятно, я немного рисовался. Не знаю.