Юрий Леднев - Умница Джек

Пока Пищурин вдохновенно объяснял суть задания, расхаживая по комнате, Джек внимательно, как прилежный ученик, выслушивал его. Потом задумался. Его умные собачьи глаза устремились куда-то вдаль, в воображаемую картину. Но раздумье длилось недолго. Встрепенувшись, Джек вскочил на стул, взял шариковую ручку в лапы и быстро стал писать на листке чистой бумаги. Закончив писать, он спрыгнул со стула на пол и лег в ожидании, поглядывая на Пищурина.

Пищурин взял исписанный Джеком лист бумаги, — почерк был красивый, разборчивый, — и прочитал вслух:

«Он ловко спрыгнул с лесов, несмело подошел к ней и тихо сказал: „Я тебя люблю, Зина, и без тебя не могу жить“. Она, покраснев, выронила из рук мастерок и молча поглядела на него. В ее глазах он ясно причитал: „Я тоже люблю тебя и не могу жить без тебя“. Эти же волшебные для него слова чуть слышно прошептали ее губы».

Прочитав любовное объяснение, изложенное на бумаге Джеком, Пищурин так и подскочил от удивления и забегал по комнате:

— Ну Джек! Это же правдиво, как классика! Слушай, а откуда тебе известны такие чувства? Ах ты, ловелас, собачий сын! Чувствуется: в твоих руках… э… лапах не один десяток женщин… э… собачек, по-вашему, побывало! А ну, признайся честно, сколько ты дамских душ на свете загубил? А? Ну, не скромничай, говори!

Выслушав фривольность, Джек возмущенно замотал головой и, отвернувшись от Пищурина, с обиженным видом лег на ковровой дорожке.

Пищурин сразу посерьезнел.

— Понимаю тебя, Джек. Твое собачье чувство куда благороднее, чем у людей. Даже в мужской компании ты не можешь пошло говорить о женщинах. Для тебя вопросы секса… э… любви деликатнее наших, человечьих. Чувствую: ты воспитан деликатно, не то что твой хозяин Берасов! Тот бог знает что несет о женщинах! А у тебя и почерк красивый, и душа, поэтому ты не можешь быть вульгарным. Ну, извини за мою человечью пошлость? Давай руку… э… лапу? — Пищурин протянул Джеку ладонь в знак примирения, а тот вложил в нее свою лапу. К обоюдному удовольствию они помирились. И, как истинные друзья, уселись на диване в обнимку в молчаливом благодушии.

В голову Пищурина пришла неожиданная идея.

— Слушай, Джек, — дружески предложил он. — Оставайся у меня жить! Твой хозяин Берасов — пьяный пентюх, дурень и эгоист. Сам он бездарь и твой талант зажимает от людей, в землю закапывает, говоря по-человечески. Ведь он, глупец, с твоей помощью давно бы мог стать знаменитым. Как Виктор Астафьев, Юрий Бондарев, Василь Быков и даже… ну, Маяковский, наконец! Берасов никогда не поймет твоей гениальности из-за своей тупости. Дурак он! Водит на поводке такого гениального пса и всем жалуется, что у него не хватает денег. Удивительно, как это от него до сих пор не ушла жена? Умная женщина, а живет с такой бездарью! Парадокс! Понимаешь, в какой семейке ты живешь? Так что, Джек, переходи ко мне. Ну, соглашайся! Я тебе гарантирую соавторство. Во всех наших рассказах, повестях, романах обязательно будет стоять и твое имя. Даже впереди моего. Представляешь: «Джек и Пищурин». Здорово! Правда? Ну, соглашайся, Джек? — Пищурин с надеждой и преданностью заглянул в глаза Джеку, ожидая его подтверждения на деловое предложение.

Но Джек, отступив от Пищурина, глядя на него прямо и честно, отрицательно покачал головой.

Отказ Джека и расстроил Пищурина, и расстрогал его.

— Да… Жаль… Ты прав, Джек. Я вижу: ты честный пес, не то, что мы — писатели. Чуть что — лезем к гениям в соавторство. Не думая о дистанции и степени таланта. Я ценю твою порядочность, Джек, и преклоняюсь пред тобой! — Растроганный до слез, он обнял честного пса, прошептав ему в лохматое ухо: — А мы, люди, сплошные эгоисты! — Увидев, что через окна в комнату пробивается утренний рассвет, он, зевнув, сказал Джеку: — Прости меня, честный Джек, я тебя совсем утомил. Тебе, конечно, хочется спать, а я тебя мучаю своими идеями и забавами. Прости. Иди бай-бай…

Джек послушно ушел к порогу и свернулся калачиком на ковшике.

А Пищурин в блаженном состоянии лег на диван и сразу уснул.

Проспав до десяти часов утра, Пищурин проснулся с бодрым настроением и сразу побежал к порогу — поглядеть, как себя чувствует Джек. Но, к его удивлению, умного пса на коврике не оказалось. Он покликал его дома и на улице, но Джек не появился.

«Наверное, он удрал домой, — подумал Пищурин. — Надо позвонить Берасову, сегодня воскресенье, он дома. А то все может случиться с Джеком».

Выйдя на улицу, Пищурин с приятным удивлением увидел: погода за ночь изменилась к лучшему. Над ним в небе с веселой синью между лениво плывущих белых облаков проглядывали острова небесного купола. И через расчищенный от облачного одеяла голубой прогал восточного небосклона выглядывало с золотой лучистой радостью животворящее солнечное око. Словно радуясь встрече после недолгой разлуки, земная природа рядилась в праздничный лучистый блеск светила. Без кисеи туманной пыли, которую разогнали солнечные лучи, яркими и четкими стали очертания домов дачного поселка, которые прятались под сень листвы и хвои деревьев. Все вокруг выглядело сейчас радостно, нарядно, величаво. После вчерашнего дождя воздух был насыщен влажным ароматом цветов и растительности, какой бывает только в середине лета. Скучного серого пейзажа, удручающе действовавшего на вчерашнее самочувствие, как не бывало.

Пищурин шел к железнодорожной платформе через дачный лесопарк и удивлялся чудесным превращениям в природе. На платформе он вошел в кабину телефона-автомата и набрал домашний номер Берасова.

— Алло, слушаю, — раздался в трубке его спокойный голос.

— Привет. Это я, Пищурин.

— Привет, Жора.

— Твой пес дома?

— Дома. А что?

— А ты знаешь, какой он у тебя умница? Знаешь?!

— Да, ничего пес, не хуже других, — согласился Берасов.

Его невозмутимый тон совершенно вывел из себя Пищурина.

— Что значит «не хуже других»? Ты думай, что говоришь! Он гений, твой пес! И петь, и танцевать, и разговаривать, даже писать умеет художественную прозу…

— Да ну?! — надменно хихикнул Берасов. — А я и не знал!

Пищурин еле удержался, чтобы не обозвать Берасова идиотом.

— Чего «да ну»?! Что «а я и не знал»?! — возмущенно передразнил он Берасова. — Твой Джек всю ночь у меня на даче пел, танцевал, разговаривал, писал прозу, а ты «да ну»!

Берасов засопел в ответ и, помолчав, спросил:

— Джек всю ночь… у тебя… пел и плясал? Не понял?

— Да ты же его вчера оставил у меня на даче! На всю ночь! Не заметил, что ли?

— Да не оставлял я у тебя вчера Джека! Он вместе со мной вчера в тамбуре электрички ехал в наморднике…

— А где он сейчас?

— Вон лежит на полу. Разлегся! Сводил я его утром рано в кусточки, он отметился, поел, теперь отдыхает, собачий сын!