Евгений Щукин - Тропинкой человека

Карини снова была рядом. Я только и успел перехватить ее руки своими.

Она была сильней — и это было главным. Медленно, неуклонно, Старейшая разводила мои руки в стороны, тянулась клыками к горлу.

Оставалась надежда, что мне удастся продержаться до удара об землю — или что там еще попадется под голову. Нет, лучше все-таки под спину.

Карини пересиливала меня, наклонялась ближе, ближе.

Я забился сильнее. Извиваясь всем телом, согнул правую ногу. Левую — Старейшая успела заблокировать, обвив своими ногами. Теперь бы ударить, оттолкнуть ее! Навалившись всем телом, прижимаясь, Карини не давала такого шанса. Я опоздал.

Старейшая торжествовала. Головой отклонила мою голову, обожгла шею дыханием.

Ухо царапнуло. Я дернулся, с запозданием сообразив, что вампирша держит у своего глаза арбалетную стрелу.

Охотники! Спасение!!

Только бы отодвинуться! Хоть чуть-чуть! Хоть немного!

Карини прижалась сильнее и, заслоняясь мной от стрел, понеслась в сторону.

Вскинувшись, я попытался грызануть ее в плечо. Старейшая ответила увесистым шлепком по лбу. Наша маленькая стычка ненадолго приоткрыла ее для стрел, но ни один из охотников не рискнул выстрелить.

Сейчас внимание Карини занимали две вещи: мои взбрыкивания и грозившая с земли опасность. Убравшись подальше, она могла без помех добить приемыша Фаргела. Она и удалялась, летела спиной вперед, с каждой секундой увеличивая расстояние между нами и охотниками.

Я вклинился в ее мозг, захватывая центры управления мышцами. Старейшая держала здесь простенькую защиту, но, как только осознала мое присутствие, возвела поистине несокрушимые бастионы.

Слишком поздно! Пальцы Карини разжались, выпуская мои руки на свободу. Не ожидала, многоопытная?! Просчиталась?!

Пальцами одной руки я ударил в глаза Старейшей, кулаком другой — в открывшееся горло. Потом пришла в движение согнутая нога и Карини, как подхваченный ветром листок, закувыркалась в воздухе. В ее сторону тут же хлынул настоящий ливень стрел. Какие-то из них Старейшая поймала, какие-то отбила, от иных, гибко изворачивая тело, уклонилась. По стреле остались трепетать оперением в предплечье и в ноге. Рисуя в пространстве зигзаги, вампирша выдернула палочки; изломав, бросила обломки вниз.

Мне бы, пользуясь случаем, спуститься вниз, сбежать куда подальше, но я так хотел увидеть гибель этого монстра с женским лицом; так надеялся, что это вот-вот произойдет… Я замешкался.

А потом Карини перекрыла разделявшее нас расстояние стремительным рывком, ухватила меня за вскинутую руку; развернула, надежно укрывшись от возможных атак. Одна припозднившаяся стрела все же засвистела в воздухе. И останавливать ее пришлось мне.

Старейшая держала свои руки у меня под мышками, сама выглядывая из-за левого плеча. Такое положение позволяло ей вовремя реагировать на опасность, перемещая из стороны в сторону импровизированный щит и, в то же время, контролировать меня самого.

Как говорилось выше, один из охотников пустил-таки стрелу. При этом он, конечно целился в Карини, но Старейшая немного сдвинулась, всего лишь чуть-чуть, и стрела теперь летела в мою голову. Выкручивайся мол, как хочешь.

Я поймал смертоносную палочку левой рукой. Быстро, прежде чем мысль успела проявиться в сознании, повел кистью назад, за плечо, вонзая стрелу в лицо Старейшей.

Зарычав от боли, Карини выдернула ее, швырнула прочь. Большее ее не волновали охотники: что бы ни случилось, это будет после того, как она со мной разделается!

Шею прокусили острые клыки. Я бился, дергался, то падал вниз, то вновь становился легким как пушинка, — Карини медленно, глоток за глотком, убивала меня.

Это продолжалось, пока мои движения не развернули нас, хоть немного. Когда мы с Карини стали видны охотникам в профиль, бок Старейшей утыкали осиновые палочки. Онемевшая рука монстра больше не могла меня сдерживать — и я вырвался.

Карини умирала молча. Вот уже все ее тело скрыто под белеющими в ночи стрелами, но снизу летят новые, новые, новые… Падая, Старейшая провожала меня тяжелым, остановившимся взглядом. Потом выдохнула в последний раз и умерла — незадолго до того как ее тело коснулось земли.

Вокруг засуетились охотники. Откуда-то появились чеснок, святая вода…

Дрожа, я спускался вниз. На меня ласково смотрел Дроботецкий.

Упав на колени, я закрыл лицо руками и зарыдал.

До самого приезда в институт Сергей Викторович еще что-то говорил, но потом признал бесплодность уговоров и оставил меня в покое. Время от времени он появлялся в дверях, садился рядом и, шелестя бумагами, занимался какими-то своими делами. Я продолжал тупо смотреть в одну точку. Сначала объектом наблюдения были колени. Потом меня заинтересовали потрескавшаяся в углу штукатурка, цветочный горшок на подоконнике, волокна обивки стула.

Так я провел ночь.

Перед рассветом в помещение внесли ветхую кушетку, которая жалобно заскрипела под моим весом. Я вытянулся на ней и закрыл глаза. Настроение было гадким до крайности.

Пришел рассвет, потом день, а там настал и вечер.

Вошел Дроботецкий, положил предо мной пакет с донорской кровью. Вздохнув, сел рядом.

— Вот ведь какое дело, Кеша, — заговорил он, когда стало очевидно, что ни произносить что-то, ни, тем более, менять позу я не собираюсь. — Дочка моя замуж собирается…

Не дождавшись продолжения, я вопросительно посмотрел на Сергея Викторовича. Тот будто этого и ждал:

— Предупредила, что тамада попросит меня рассказать что-нибудь интересное из нашей с Леночкой жизни. Леночка — это дочь моя. Во-от… Представляешь, какая петрушка?

Я отрицательно мотнул головой. Кушетка заскрипела, как бы подтверждая, что она тоже не совсем в курсе.

— Нечего мне рассказывать! — поведал Дроботецкий. — Три года ей всего было, когда маму нашу… когда ее не стало. А я — плохим отцом оказался: днем работал, и ночью… работал. Только и пользы от меня было, что кормил, одевал, да в садик отводил. Люди добрые мою девочку воспитывали — не я…

За стеной, а, может, в самой стене, что-то шуршало. Мыши? Слишком тихий звук. Может, ветер листву гоняет? Да ну, откуда павший лист весной? Выходит, бумажки шуршат. У нас это запросто: мусорные баки вечно переполнены: играй ветер — не хочу!

— …папа, когда мы в зоопарк поедем, ты уже месяц обещаешь! Тогда я все бросаю и начинаю готовиться к рейду по культурным местам. Открываем с дочкой шкаф, выкладываем одежду и выбираем: сначала — ей платье, потом — мне рубашку…

— Вот про это, Сергей Викторович, и расскажите! — встрепенулся я.

— Да ну! — смутился Дроботецкий. — Как-то оно совсем уж… непритязательно.

— В самый раз! — настаивал я. — Это же момент Вашего единения с дочерью!..