Джон Уиндэм - Спящие Марса

— Отлично,— произнес Винский, устремив взгляд на экран.— Чем быстрее мы выберемся из этого морга, тем будет лучше для нас всех.

Гордонов кивнул. Ему пребывание в Аилико тоже действовало на нервы. Этот опустелый город, казалось, был пропитан чувством уныния и безнадежности. Первые дни они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на свои ощущения. Каждое новое открытие заставляло забыть о тоске. Но когда космонавты свыклись со своим положением и освоились, чувство безнадежности вернулось. В этом была одна из причин, почему Гордонов с каждым днем проводил все больше времени у экрана, наблюдая за работой машин: починка «Товарища» была практической деятельностью, несущей надежду на избавление. Сосредоточась на этом плодотворном труде, Гордонов забывал об упадке вокруг.

Они пробыли в Аилико уже семнадцать дней, и эти дни показались им очень долгими. Это унылое место постоянно вызывало нежеланные мысли: мертвый город на умирающей планете, дом вымирающей расы. Соантин рассказал Плотвинову о том, что численность населения за несколько тысяч лет сократилась до ничтожной кучки жителей. Они обитали в семи городах, и того было для них слишком много. Через пару поколений, скорее всего, наступит конец — разумная жизнь на Марсе вымрет. Не оставалось никакой надежды, что изменятся условия существования или эволюция их расы обратится вспять. Марсиане были так же уверены, что у их детей нет будущего, как если бы речь шла о них самих. Однако это нельзя было назвать коллективным самоубийством — они просто ждали конца. Это угнетающе действовало на Гордонова и остальных землян. Многочисленные попытки обратить процесс умирания вспять ни к чему не привели: ирригация всей планеты, постройка городов-куполов только продлили их существование на несколько столетий. Если бы они вообще ничего не делали, конец был бы тот же самый.

Но даже теперь они еще не сдались окончательно. Новая форма жизни, если ее можно было так назвать,— разумные механизмы постепенно вытесняли марсиан и занимали их место на планете. Марсианам казалось, что этот процесс происходит по их воле, но у землян создалось впечатление, что это не так. Сознание, что от человека тут ничего не зависело, больше всего угнетало их. Невольно напрашивались аналоги с Землей, и в этом была истинная причина депрессии, охватившей космонавтов. Через несколько дней после прибытия в Аилико один вопрос постоянно терзал их: зачем?

Действительно, зачем все? Зачем развиваться, строить города? Зачем нужны космические путешествия? Зачем вообще что-то предпринимать, если всех ждет один конец? Когда-нибудь, думали они, Землю ждет судьба Марса. И тем не менее земляне с еще большим упорством, чем марсиане, цеплялись за свое существование. Почему? Они не знали ответа на этот вопрос и все равно боролись. Но чем дольше они оставались на этой дряхлой планете, тем сильнее ими овладевало чувство бессилия. Марсиане, казалось, знали так много, но не могли остановить вымирание своей расы — на что же могла рассчитывать Земля? Да и останется ли население, когда планета достигнет такого ж состояния, как Марс? Соантин считал, что это сомнительно.

— Ваша планета больше, чем Марс, и ее существование будет более долгим,— сказал он.— Я думаю, что эволюция у вас еще далеко не завершена.

Он предположил, что со временем на Земле появятся потомки человека, так же не похожие на него, как не похож человек на динозавров. Эта теория повергла слушателей в большее уныние, чем перспектива вымирания человеческого рода вместе с планетой. За примером не надо было далеко ходить: марсиане пошли по пути создания разумных машин. «Это будут наши наследники, новая раса марсиан,— говорил Соантин.— У них есть разум, они такие же живые существа, как и люди. Несмотря на их металлические тела, они имеют способность к развитию. Они независимы от окружающей среды как ни один другой организм. В основе их строения есть нечто от животного мира, но больше, пожалуй, от растений. На них не влияют ни температура, ни отсутствие кислорода. Их жизнь, основанная на процессе фотосинтеза, может длиться столько, сколько будут существовать вода и солнце».

Но какое это имеет значение, спрашивал себя Гордонов. Машины — это не люди, и какая разница, насколько переживут человека его создания. Вода закончится, погаснет Солнце, и конец неминуемо придет. Все суета — зачем беспокоиться, предпринимать что-то... Таков был итог размышлений, которые порождали у землян стены Аилико. Но они все равно беспокоились и, по крайней мере, прилагали усилия, чтобы выбраться из этого места. За его пределами неизбежный конец казался более отдаленным и менее реальным.

— Куда пошли все остальные? — спросил Винский.

— Не знаю,— ответил Гордонов, не отрывая глаз от экрана.— В больницу, наверное. Это место так и притягивает Плотвинова.

— Не удивительно, если учесть, что он врач. Вы и сами провели несколько дней в мастерских.

— Разумеется. И совершенно озверел от досады. Если бы местные жители, как и мы, использовали бы только простые вещи — например, пар, нефть или электричество,— я смог бы почерпнуть какие-нибудь полезные идеи. Но я даже не понял, что представляют собой их источники энергии, не говоря уже обо всем остальном...

— Не думаю, что разобраться так уж сложно,— с сомнением заметил Винский,— электричество тоже когда-то казалось людям колдовством.

— Спасибо за полезный совет. Конечно, я смог бы разобраться, если бы кто-нибудь объяснил мне базовые принципы. А так я не представляю даже, откуда начать. Будь в моем распоряжении побольше времени, я бы, конечно, напряг мозги... Кстати, если оборудование больницы такое же сложное, то нам придется связать Плотвинова, чтобы увезти его оттуда.

— Не беспокойтесь за него. Атмосфера Аилико действует на него меньше, чем на нас. Жаткин пошел с ним?

— Естественно, здесь ему скучно, а гулять в одиночестве он, по-моему, боится. Говорит, в каждом закоулке Аилико полно призраков.

Собеседники прервали разговор и пообедали синтетической пищей, после чего Гордонов опять уставился на экран. Винский некоторое время сидел рядом, но вскоре ему надоело. Оно взял со стола шлем и снова надел его.

— Пойду прогуляюсь и посмотрю, что там делает доктор,— сказал он.— Все лучше, чем сидеть здесь без дела.

Он надел скафандр и вышел. Гордонов кивнул, но ответить не удосужился.

Пройти по Аилико можно было двумя способами: по улицам или через подземные переходы, которые связывали между собой отдельные здания. В те дни, когда город был обитаемым, переходы были заполнены воздухом, что позволяло жителям передвигаться без скафандров. Но теперь большой разницы не было, поскольку воздух отсутствовал везде.