Николай Нагорнов - Вечная Любовь

Кто из гениев такое умел?

И за это последнего гения, обещавшего бессмертие для всех и не давшего, страшно наказали: заставили после смерти год за годом плавать в стеклянном гробу в формалине, а всех остальных людей-детей построили в очередь на Красной площади и заставили смотреть на того несчастного гения, как он плавает в гробу, чтобы они испугались и поняли.

Конец III части

Часть IV

Эпоха Света

Глава 15

Майя

Серые мартовские сумерки. Стоять и ждать вот здесь, у подножья лестницы парка.

Если бы и не исчезло кольцо, разве всё это не открылось бы раньше или позже? Все равно ведь ты это рассказала бы мне хотя бы перед смертью. Нет ничего тайного, что не стало бы явным... Ничего.

Взад-вперед проходят редкие прохожие. И летит далекая музыка, и поет голос отчаявшегося ангела:

- Невозможно сквозь горечь полынную возвратиться к началу дорог... И не просто уходят любимые, а уходит земля из-под ног...

Сейчас он появиться. Разве нужно убивать его? Нет, конечно... Хватит смертей, этого каскада смертей из года в год, из века в век. Только навести на него эту машинку смерти лишь для того, чтобы он сказал последнюю правду. И больше ничего. Если уж не захочет последней правды, выстрелить ему под ноги, в асфальт, и не более. И никакой вульгарной аффектации...

Вот уже слышен шум подъехавшей машины. Это он?

Выходит высокий человек в черном кожаном плаще, в затемненных зеркальных очках. Поднимается по ступенькам. Движения спокойные и размеренные. Оглядывается.

Странный у него вид... Или этот человек знает всю Последнюю Правду и откроет ее, или надо будет очень долго стрелять в асфальт, чтобы пробить такую невидимую броню, словно надетую на него со всех сторон.

- Поль!

Бельский, не торопясь, поворачивается, всматривается в сумерки. Конечно, это он.

Медленно и даже красиво сделать несколько шагов навстречу с пистолетом в руке. Белый шарф развевается на ветру.

- Это тебе за Истомину!

Но он оценил ситуацию сразу: моментальный, неуловимый для глаз жест, машинка смерти тут же вышиблена из рук, прилетели несколько ловких ударов, от которых асфальт грохнулся в лицо, щелкнула разряженная обойма, упавшая в карман плаща. Зашелестел его плащ, скрипнул песок - видимо, сел на скамейку и откинулся на спинку.

Как бы повернуться на этом асфальте, чтобы поднять лицо и увидеть, что он там собирается делать...

- Вставайте, мой юный друг. Март... Простудиться можно. Вот так. Приведите себя в порядок. Не торопитесь. Нам спешить некуда. У вас хороший вкус - придти на казнь как на праздник. А теперь садитесь рядом. Вашу руку, мой друг. Поль Бельский.

Стоит ли отвечать? Впрочем, какая теперь разница...

- Андрей Орлов.

Сжал руку, дернул вверх, поставил на ноги и усадил рядом.

- Рука болит? Ничего, мой друг. Заживет до свадьбы. Или ты меня опасаешься? Напрасно. Твой поступок достоин уважения. Ты предпочел отчаяние подчинению, а это многого стоит. Но ведь ты понимал, что идешь на убийство. И не думал о последствиях?

- Каких последствиях... Мне бояться нечего. Мне все равно уже теперь.

- Надо же, какой космический пессимизм.

Кажется, его ничем не пробить... Железобетонный человек. При этом с компьютерным быстродействием ума.

- Если бы у меня кто-нибудь спросил о моем последнем желании перед смертью, я бы сказал: "Прочесть Солженицына, чтобы узнать всю правду до конца, хотя бы эта правда меня и убила".

- Можно и такие книги найти, хотя и трудно. Статья "сто девяносто-прим" уголовного кодекса.

- Да что мне этот кодекс... Чей кодекс? Этих "народных смирителей", что телефоны любят прослушивать...

Это же просто дети, объявившие себя взрослыми и осознающими. Лишь злые дети.

- Тогда другое дело. Достанем тебе это. Только террора не устраивай, как прочитаешь. Это пытались делать в нашей стране уже многие. И покушения на генсеков устраивать, и прочее. Получишь политзону в Мордовии. Оттуда не возвращаются нормальными людьми. "И вылил Иван Денисович помои на дорожку, по которой начальство лагерное ходит".

- Могу себе представить... Дело в другом. Мне нужно узнать всю правду о том, как погибали российские дворяне, такие, как мой дед... или как боевые офицеры Белой Гвардии, или в концлагерях.

- Это меняет дело. Порода в тебе чувствуется. Но стоит ли так страдать из-за женщины?

Вы протягиваете раскрытую пачку сигарет. "Мальборо", какое-то странное название.

- Благодарю, не надо... Если загадки в женщине не остается из-за ее беременности...

- И ты решил, она беременна от меня? Богатая юношеская фантазия...

- Как? А разве вы с ней... разве у вас ничего не было? Извините, я, кажется, глупости говорю...

Да, яблоко Поля на столе и слова Наташи об их знакомстве - вот все, что было фактами. Остальное - лишь домыслы и гипотезы, лишь поиск, на ком бы сорвать зло. Какая низость с моей стороны...

И этот благородный человек со мною еще столь заботливо разговаривает после этого, словно старший брат.

- Отчего же? Вполне естественно для твоего возраста переоценивать сексуальный аспект человеческой жизни, как будто он самый главный.

- Да дело вообще не в женщинах. Сами основания человеческого разума ничего не стоят.

Вы посмотрели уже как-то иначе, словно с большим уважением.

- Сильный человек никогда не принимает женщин всерьез. Женщина дана для отдыха мужчины и для служения ему, и не более. Превозносить ее - значит, впадать в непростительную слабость. Двух вещей хочет настоящий мужчина - игры и опасности. И потому жаждет женщину как самую опасную игрушку. Но надо стать сильным, чтобы женщина притягивалась к тебе, а не ты к ней. Или вы хотите поспорить со мной, мой юный друг?

- Пока нет.

- Тогда я продолжу... С вашего позволения. Но если, конечно, мой друг не желает слушать...

- Нет, нет... Говорите...

- Вот, взгляните на этих искателей счастья - они качают мускулы, развивают интеллект, гоняются за престижными вещами, но в том ли дело? Весь этот мир, Арджуна, - лишь майя, космическая иллюзия, на санскрите. Но есть в этом иллюзорном мире столь простые истины, что они и не снились этим мудрецам. Они не в состоянии понять самого главного: счастье - это не сумма обстоятельств, а сумма своих собственных качеств. Или не так?

- Все так... так...

Какое странное, незнакомое чувство... Словно какая-то часть души отделилась и все же осталась жива своей собственной жизнью. Но это уже не "я" - это он, бывший когда-то мною, Орлов-первый... А настоящий мой голос повторяет уже с другой интонацией - насыщенной железом:

- Все так... Именно это я и чувствовал всю жизнь, но только не находил слов.

- Ты мне нравишься всё больше и больше, мой друг, мой убивец. А не поехать ли нам сейчас куда-нибудь, скажем, в "Интурист", выпить коктейль? Именно это вам сейчас и нужно, или я не прав?