Борис Долинго - Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы

Павел помолчал, тупо вглядываясь в ровные строчки, мелькавшие на дисплее.

Наверное, придется врать. И много.

— Не знаю, Дим. Ничего не помню. Помню, нырнул… У базы… И все… Больше ничего…

— Ладно. Ты только это… Не волнуйся, — заторопился диспетчер. — Мы тебя сейчас к шлюзу подтащим, а медиков я уже вызвал.

— Спасибо, Дим. — Павел расслабленно откинулся в кресле. Черт, ну и ерундистика. Померещилось все, что ли?

Пока его «Валькирию» подтаскивали к гибкой кишке шлюза, пока суетливые люди в медицинских скафандрах устанавливали у входного люка карантинный пузырь, Павел облазил свой корабль сверху донизу. Все как обычно. Даже осевшее в памяти закопченное ведро из оранжереи на поверку оказалось обыкновенным, блестящим свежей оцинкованной поверхностью ведром.

Хотя, наверное, так и должно быть.

Все серо и буднично. Потухший костерок и два человека, сидящие друг напротив друга. Один медленно выдавливает из себя, глядя в глаза сидящему напротив собеседнику:

— Я хотел бы вернуться домой.

Потом, помедлив, зачем-то добавляет:

— И чтобы все было по-прежнему.

Его собеседник важно кивает и с позерством щелкает пальцами. Говоривший медленно начинает исчезать, растворяясь в холодном утреннем воздухе. Неторопливо тает стальная туша корабля, оставляя после себя зыбкое марево потревоженного воздуха.

Петер неторопливо встает и кидает в след исчезающему Павлу:

— Удачи вам. И не забудьте, пожалуйста, оплатить счет.

Через неделю, проведенную в карантине, Павел окончательно пришел к выводу, что все случившееся не более чем плод его воображения. Такие случаи бывали и раньше. Обыкновенный гип-психоз. В конце концов, если бы это было реальностью, то остались бы какие-никакие свидетельства. То же ведро, в конце концов. Записи в памяти компьютера. А так — полный нуль. Запись старта. Запись возвращения. Остальное — замечательные виды звездного неба и данные об исследованных планетах. Все.

От услуг психолога он отказался. На все вопросы отвечал, что ничего не помнит. Ну не скажешь же, в самом деле, что повстречал бога, тем более что сам в этом далеко не уверен. В психушку, конечно, не отправят. А вот от полетов отстранят наверняка. После карантина его помучили еще недельку, заставляя отвечать на бесчисленные вопросы, проходить тесты на моторные реакции и курс реабилитации. Затем дали увольнительную на две недели и посоветовали хорошенько отдохнуть. Что он добросовестно и выполнял.

Пошатался по барам и старым друзьям. Навестил родителей. А потом залег на несколько дней на диван, прихватив в компанию пяток книг. Выходил из дома только за продуктами и сигаретами. За пару дней до окончания увольнительной неожиданно вспомнил, что обещал Семенову прикупить пару дисков со свежими фильмами. И целый день промотался по магазинам, выбирая записи. А у двери подъезда нос к носу столкнулся с соседкой. Та приоткрыла дверь, когда он загремел ключами.

— Паша, а к вам тут приходили.

— Кто, Марь Ивановна?

— Да не разобрала я толком. Темно в подъезде. Опять мальчишки лампочку разбили. Высокий такой. Вот пакет вам оставил.

Павел взял из трясущихся старушечьих рук измятый желтый конверт. Внутри оказался сложенный вчетверо листок с золотым тиснением. Компания «Божество для Вас». Черт. Значит, это все-таки было на самом деле. И аварийная посадка. И бог-коммерсант по имени Петер. Павел судорожно развернул лист. Надпись на листе была крайне официальной и довольно лаконичной:

Уважаемый Павел. Просим Вас оплатить стоимость оказанной Вам услуги. Стоимость услуги составляет 523 (пятьсот двадцать три) кредита. Оплата может быть произведена наличными (через посыльного) или путем перевода денежных средств на нижеуказанный счет. Искренне надеемся на дальнейшее плодотворное сотрудничество.

Бабка продолжала бубнить:

— Странный он какой-то. Весь в черном. Капюшон на голове. Это в такую-то жару капюшон. Эх, молодежь, молодежь.

Павел почти не слушал соседку, тупо глядел в лист и кивал головой на автомате.

— Ну, я ему и говорю. Нету Павла дома. Пошел куда-то. Когда будет, не знаю.

А он на меня так посмотрел, аж мороз по коже взял, и сказал: а вы, говорит, Мария Ивановна, передайте ему записочку, а я попозже вечерком-то и загляну.

Ну, я, ясно дело, записку и взяла. А он своей палкой стукнул, развернулся и пошел.

— Какой палкой? — Павел оторвал взгляд от бумаги.

— Ну не знаю я, как называется. Мода, что ли, у молодежи такая — палки носить? Куда только милиция смотрит. Обыкновенная палка. С него ростом. С такой еще кривой железякой наверху.

Павел почувствовал, что бледнеет. Сильно бледнеет.

— Он сказал, что зайдет вечером? — побелевшими губами полупрошептал он. — Сегодня вечером?

— Ну да. Я и говорю е…

— Марь Ивановна. А вы не знаете где тут у нас ближайший банкомат?

— Кажется, у магаз… Павел… Павлуша… Что случилось?

Павел, не разбирая дороги, мчался по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Если это у них на посылках, то кто же тогда придет выбивать долги?

Саратов, Россия

Двери за спиной лязгнули, закрываясь.

— Следующая остановка «Проспект Мира», — хрипло сообщил динамик.

Только теперь Антон понял, что сел не на тот маршрут. Это была кольцевая «двойка», которая шла совсем в другую сторону. Сейчас она свернет с Вала на Дворцовую площадь, прокатит, громыхая, по проспекту, потом выйдет на Дружинный мост, оставляя далеко позади Нагорный микрорайон, улицу Нестерова и старую, обшарпанную пятиэтажку, которую Антон все свои двадцать лет называл домом. И куда сейчас он совсем не хотел возвращаться.

«Может, это и к лучшему. Проедусь по кольцу. Приведу мысли в порядок. Решу, что делать дальше».

Он огляделся.

В салоне было полутемно. Горела только слабая лампа у водительской кабины, да редкие уличные фонари выхватывали из темноты покосившиеся пластиковые кресла, гнутые поручни и бледные лица пассажиров.

Пассажиров было немного. Человек пять-шесть поодиночке жалось в креслах, кто-то спал, прислонившись к заиндевевшим окнам, кто-то сосредоточенно смотрел через стекло на занесенные снегом пустынные улицы. На задних сиденьях виднелась бесформенная груда тряпья, которая шевельнулась и замычала, когда трамвай тронулся. Антон криво усмехнулся. Вообще-то он любил ночные поездки, пустые темные трамваи и спящий город, который после заката из шумного, бешеного мегаполиса превращался в нечто таинственное. Даже бездомники, облюбовавшие в последнее время бесплатные ночные трамваи, не мешали наслаждаться тишиной и покоем. Если, конечно, не были излишне буйными.