Борис Долинго - Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы

— …Смотри в темноту. Зови своего зверя. Проси у него помощи. Не стесняйся. Он — это ты. Ты — это он…

Могу поклясться, что именно после этих слов я увидел слабые искорки в темноте воображаемого логова. Два внимательных глаза. Мгновение казалось, что ОН сомневается, выходить ли ко мне. «Выйди! — мысленно завопил я. — Ты мне нужен!» Наконец массивный силуэт колыхнулся мне навстречу.

Я не успел его толком рассмотреть: меня что-то ударило по голове. Потолок! Я взирал на своих сотоварищей с высоты в полтора раза больше собственного роста. Саймон продолжал плавно раскачиваться, ритмично клацая камешком о пол пещеры и монотонно напевая. Камацу и Вера сидели закрыв глаза. Только Илья в теле черного кота восхищенно рассматривал меня, чуть склонив голову набок.

Я попытался поднести руки к глазам. Бурые мохнатые лапы с мощными когтями предстали взору. Медведь!

По пещере разнесся могучий львиный рык. Верка с интересом смотрела на свою шкуру цвета выжженной саванны и пробовала огромные когти, то выпуская, то пряча их. Хвост с пушистой кисточкой подергивался от восторга. Верка осмотрела мое новое тело. Наши взгляды встретились. Кажется, она мне улыбнулась.

В этот момент камни в завале зашевелились, и показалась морда чужого. Пока только челюсти, усыпанные треугольными зубами, и раздувающиеся от напряжения ноздри. Чужой яростно мотал головой, пытаясь протиснуться внутрь. Камни осыпались, проем стремительно увеличивался. Я оглянулся. Саймон что-то шептал на ухо Камацу. Японец раскачивался в трансе. Бой придется начинать вдвоем с Веркой. От Ильи пользы ждать не стоило, останься он и в человечьем теле… Кстати, а как обратно человеком становиться? Неважно! Надо действовать.

Удара такой силы чужой явно не ожидал. Он вылетел из узкого прохода, как пробка из бутылки, сшибив по дороге своего сородича. Вот это силища! Я с уважением посмотрел на свою лапу. Верка нетерпеливо рыкнула. Она права, нечего ждать. Я всей массой навалился на остатки завала и обрушил груду камней наружу. На меня растерянно смотрели чужие: два полутораметровых ти-рекса. Сильные задние лапы, мощный хвост, коротенькие верхние конечности с острыми когтями, шершавая серая кожа и массивная голова. В каждом килограммов двести минимум.

Не давая ящерам опомниться, я взревел во всю глотку и бросился вперед. И они побежали! Первый раз в жизни я увидел, что они могут бояться. Мешая друг другу, чужие кинулись к выходу из пещеры. Я настиг их на границе, где полумрак сменялся солнечным светом. Втроем мы вывалились на траву перед пещерой. Одного я придавил своим весом к земле так, что он не мог пошевелиться, а второго отбросил ударом лапы. Отлетев, тот ударился головой о камень и попытался подняться на ноги. Желтая молния метнулась из-за моей спины, и через секунду из разодранной львиными зубами глотки донесся предсмертный стон. Верка выпустила из челюстей конвульсивно дергавшееся тело и вопросительно посмотрела на меня. Я привстал на задних лапах и с размаху навалился передними на голову своего чужого. Череп ящера треснул как орех.

О, это великолепно — быть зверем! Дать волю дремавшему инстинкту. Довериться своей ярости. Вспомнить только! Сколько раз я умирал от челюстей и когтей чужих? Тридцать? Тридцать пять? Теперь мы с вами посчитаемся, твари!

Я брезгливо вытер окровавленные лапы о траву. Подошел к Верке. Львица сидела не шевелясь, глядя куда-то в сторону холмов. Хвост непрерывно хлестал по бокам. Спросить, в чем дело, не представлялось возможным. Медвежья глотка не приспособлена для речи. Я сел рядом и стал ждать.

Их пришло два десятка, не меньше. Чужие сначала собрались на пологом холме, метрах в двухстах. Рассматривали нас, тела своих собратьев. Шипели о чем-то между собой. Затем решительно направились все вместе в нашу сторону. Черт возьми! Опять придется умереть. Я так надеялся, что череда неудач прервется. Расстояние между нами и ящерами сокращалось. Нестройный топот когтистых лап дополнялся присвистом дыхания из множества глоток.

Я уже намечал себе первого противника, когда небо упало на землю. Во всяком случае, именно так мне показалось. Что-то массивное и неуловимо стремительное рухнуло сверху на чужих, разметав их в разные стороны, как щенят. Земля колыхнулась под ногами. Дохнуло жаром. На склоне холма, возвышаясь над моим медвежьим ростом, блестело крупной желтой чешуей змееподобное тело дракона, ожившая картинка из восточного календаря! Не зря Камацу так долго искал свой новый облик. Зверь оказался что надо! Уцелевшие пришельцы пытались бежать, но дракон неумолимо их настигал. Я зачарованно смотрел, как ящеры превращаются в бесформенную массу под ударами чешуйчатых лап. Рядом со мной тихо опустился на землю филин.

К нашему выходу из погружения в лабораторию сбежался почти весь персонал института. Я уже не говорю о наших боевых товарищах. Таких аплодисментов, наверное, не собирали даже «Битлз».

— Завтра мы будем на первых страницах всех газет, — сказала Вера по пути на пресс-конференцию, после того как мы избавились от проводов и приняли душ. — Интересно, сам профессор помнит, что случилось в его сознании?

На вопрос ответил провожавший нас в пресс-центр замдиректора института:

— Ничего он не помнит. Знаете, что он первым делом сказал, когда вышел из комы?

— Поинтересовался, где он? — предположила Вера.

— Если бы! Он первым делом заявил обалдевшему лаборанту: «И в конце концов, когда мне подадут ужин?!»

Ванкувер, Канада

…С тех пор ритуал выбора вождя в племени Охотников За обогатился еще одним испытанием. Странным испытанием. Почти никто не мог понять, как Патриархи определяют победителя. Случалось, они отвергали нескольких претендентов подряд и выборы вождя приходилось начинать с самого начала.

Возможно, причина была в том, что юноша, отплясавший танцы над пропастью со всеми соперниками и теперь отделенный от повязки Вождя последним испытанием, не всегда понимал его суть. А возможно, патриархи просто не умели сделать смысл предстоящего прозрачным. Или не хотели. Патриархи — хранители традиций, и это их право. А право Вождя — менять традиции. Впрочем, необходимость изменений признавали и сами Патриархи. Как это ни странно.

— Слушай, мальчик, — говорил старейший Патриарх, опираясь морщинистой ладонью о плечо юноши. — Человек и его душа не есть единое целое. Когда человек спит, его душа иногда превращается в птицу и может облететь полмира. А потом возвращается обратно.

— Или не возвращается, — перебивал юноша, если он был не слишком вежлив. Имея в виду умирающих во сне. И сумасшедших.

— А иногда она превращается во что-то другое. — Взгляд патриарха, рассеянно блуждавший по вершинам гор, при этих словах неожиданно падал на лицо юноши. Как орел, пытающийся закогтить ягненка. — Например, в Он-Я самого человека. В двойника. Самого опасного врага. Иногда Он-Я берет оружие и становится на твоем пути. А когда путь — скользкое бревно над пропастью, по которому может пройти только один… Ты понимаешь, мальчик, что тогда может произойти с теми, кто идет за ним следом?