Олег Языков - Книга четвертая. Корректор реальности.

Сейчас Pz.38 немного отстали, они шли напролом по довольно высокому кустарнику и подлеску, и водители волей-неволей сбросили скорость – плохой обзор.

— Кройцманн, отстаешь! Вперед, обергефрайтер, вперед! Ищи пушку!

Впереди наш подбитый танк. Наверное, русский офицер послал к нему солдат с приказом поджечь брошенную машину. Из люков "тройки" идет дым. Пушка безжизненно повисла. Меня охватывает ярость!

— Всем – вперед! Огонь!

Бьют наши пушки. Линия окопов противника покрывается разрывами наших 37 мм снарядов. И в этот самый момент русские пушки начинают стрелять! Видимо, одна пушка русских меня потеряла – моя машина прикрыта нашим подбитым танком. В любом случае – не я, а идущая слева "тройка" под командованием унтер-офицера Остермана, получает снаряд в борт. Я отчетливо вижу, как разорванным блестящим браслетом слетает левая гусеница танка. Катки зарываются в мягкую лесную почву, и танк разворачивает правым бортом к пушке русских. Вспышка на броне! И через долю секунды танк Остермана вздрагивает и взрывается. Никто не спасся…

У меня ломит челюсти.

— Обергефрайтер Кройцманн! Раздави ее!

У Кройцманна нет передатчика. Но его танк после моей команды резко прибавил скорость и пошел на позицию русских артиллеристов. Но что это? Под гусеницей чешского танка раздается взрыв, и машина Кройцманна, сделав полуоборот, зарывается башней в густой подлесок.

Хольц бьет меня по колену.

— Господин лейтенант! Смотрите!

О боже! Справа горит второй Pz.38(t). Мне ничего не остается делать, как только отдать приказ возвращаться на исходные позиции…"

Эти два танка, которые шарились по кустам, подбили мы с Андреем. Уж больно резко они дернулись вперед, когда наши сорокапятки открыли огонь. Фактически, немцы зашли во фланг нашим пушкарям, которые вели перестрелку с тремя танками Т-III. Это могло кончиться лишь одним – мы бы потеряли свою артиллерию. Дальше объяснять надо?

— Андрей, хватай гранаты! Все помнишь?

Сержант утвердительно кивнул. Рот судорожно сжат, глаза нехорошо прищурились. Ухватив его за плечо, я прямо с нашей лежки на бугорке перенесся в кусты на левом фланге.

— Обратно – сам, понял? Не задерживайся – гранаты кинешь и назад! Это приказ! — Андрей кивнул. Весь инструктаж он прослушал, роя копытом землю. Ишь, как тебя разобрало-то! После полуторатысячелетней отсидки! — Ну, вперед! Смелее – в кустах танк слепой!

Андрей кинулся навстречу своему танку, а я кинулся в кусты на правый фланг – убивать второй несуразный, высокий драндулет. Несуразный-то он несуразный… Но – опасный, гадюка!

Бросок получился плавный, элегантный и точный. Две гранаты, которые я в спешке связал бинтом из индпакета, рванули как-то глухо и не красочно. Не по-киношному. Но свое дело сделали – у танка моментом слетела гусеница, его крутануло, и он встал, уткнувшись мордой в густой подлесок. Вскрывать его консервным ножом было некогда, и я метнулся назад. Но – пешочком. Хорошо, что мы прыгали в лес из-за спин бойцов, которые сидели в окопе и стрелковых ячейках, и наши кульбиты никто не видел. Но вот возвращаться лучше всего ножками. И я потрусил к окопу, внимательно осматриваясь, чтобы мне не прилетело сзади, от немцев, и спереди – от взвинченных боем бойцов Красной Армии. Вдруг сзади заскрежетал люк танка. И сразу – щелчок пистолетного выстрела. Пуля со смачным "птук" бьет в дерево. Я метнулся вбок, выдергивая наган. Хорошая штука – наган! Метров на пятьдесят уверенно бьет. Вот и сейчас – уверенно ударил. Немецкий танкист, получив свое, проваливается в башню, а я запулил в моторный отсек клубочек огня. А нечего по мне стрелять, недобитки! Резко виляя, ухожу от танка огородами. Треск от меня идет! Батальон напугать можно…

— Эй, эй! Не стрелять! Свои идут! — я помахал фуражкой и осторожно высунулся из кустов. На меня сразу уставилось несколько винтовок. — Да я это, я… Кошаков! Не стрелять!

— Отставить… — негромко бросил лейтенант. — Кошаков! Ты что там делаешь?

— Да вот, лейтенант, за танками гонялся…

— Слу-у-шай! Так это ты? А я-то все думаю – что это там с танками случилось? Кто шкодит? А ты как туда попал?

— Да я это, Павел, я… Я со своим сержантом… Я же тебе говорил, что на армейские соревнования ездил. А там, как ты знаешь, еще и гранаты бросать надо… Вот и научился. А как попал – так стреляли ведь… Ну, мы с испугу и побежали посмотреть, лесочком-то…

Лейтенант крепко хлопнул меня по плечу.

— Молодец, интендант! Мне бы еще десяток таких интендантов – и пушек не надо!

— Но-но! Не балуй! Я тебе не лошадь, по шее стучать… Пойду я, посмотрю, что там с с моим сержантом. Жив ли… Сколько танков пушкари подбили?

— С вашими – уже четыре будет! Красота! Эх, жаль, фотоаппарата нет… Как горят-то хорошо!

Я посмотрел на поле боя. Действительно – прямо напротив нас неспешно разгорался танк подбитый в первой атаке. За ним, почерневший, с раскрытыми от взрыва боекомплекта люками, чадил другой Т-III. На флангах дымили еще два танка с непривычными очертаниями. Дым несло в сторону немцев. Так-так… Ветер, значит дует прямо на них. Сноса не будет, либо снос минимальный… Пора бы и за винтарь… Еще одной атаки можно не пережить.

— Ну, ладно, Павел… Пойду я… Попробую стрельнуть. Глядишь – что и получится. Вон они – столпились… Наверное, этому танкисту сейчас хвост крутить будут… Вот я им для веселия и подкину пару пулек, ага? Да, кстати, ты мне скатку не найдешь? Под винтовочку подложить?

"На Хорста было страшно смотреть. На его лице ходили желваки, тонкие губы сжаты в одну линию, глаза гневно прищурены.

— Лейтенант Баумгартен, вам предстоит встреча с трибуналом! Почему вы прекратили атаку?

— Господин обер-лейтенант! В атаке я потерял три танка из пяти! Орудия русских остались не подавленными! Продолжение атаки было бессмысленно, мы бы не вернулись из нее все…

— Это не оправдание, лейтенант! У вас был приказ…

— Приказ грудью лезть на пушки? Мне нужна поддержка! Нужно подавить эти кочующие пушки русских! Я не могу устилать дорогу телами боевых друзей и горящими машинами, господин обер-лейтенант! Дайте мне поддержку – и приказ будет выполнен.

Хорста занесло. Он выпрямился в своей командирской башенке и вылез из нее выше, чем по пояс. Сейчас он напоминает мне кобру, готовую ударить свою жертву. Я не хочу быть жертвой. Я выполню приказ.

В груди – ледяной ком. Я чувствую, я знаю – из этой атаки живым я не вернусь… Мне суждено погибнуть… Если бы не приказ, обрекающий мой экипаж на смерть… Сейчас Хорст отдаст его, и – снова вперед, под выстрелы бронебойных снарядов русских пушек".