Олег Языков - Книга четвертая. Корректор реальности.

— Я не слышу! — орал он мне прямо в ухо. — Не слышу я! Сколько бойцов осталось, говоришь? Ты громче давай, громче!

Пока я ему объяснял, Андрей колдовал с бинтами над лейтенантом. Потом он подошел и кивнул, мол, жить будет. Вот и хорошо. Геройский парень наш лейтенант. Пусть живет и дальше.

Сержант немного оклемался, криком и матюгами разогнал четырех бойцов по позициям собирать погибших. Еще двое были посланы искать оружие и оставшиеся боеприпасы. Остальные бойцы были ранены и ходить пока не могли. Мы с Андреем тоже суетились как электровеники. Наконец все было сделано. Из шинели и двух винтовок были наскоро изготовлены носилки для лейтенанта. Погибшие были собраны и уложены в уцелевшем окопе, и мы в несколько рук быстро забросали их землей. В бугорок над могилой воткнули щиток с разбитого "Максима". Большего сделать для мертвых было нельзя… Сержант скомандовал: "Смирно!" Наш редкий строй замер перед братской могилой.

— Прощайте, браты… — сказал сержант. — Извините нас, ребята… Вишь, какое дело-то… Вы погибли, а мы еще живые. Вы остаетесь тут, на позициях, а мы сейчас уйдем. Но немцы не прошли, ребята, не прошли… А мы вернемся, вы не сомневайтесь! Мы обязательно сюда вернемся. И вспомним все! И памятник вам поставим… А пока полежите так, в окопе. Дело для нас привычное. Прощевайте пока, ребята!

Он низко склонился над братской могилой. Заикаться он перестал, но теперь по его щекам безудержно текли слезы. Все же он был сильно контужен.

— Взяли носилки. Пошли…

И мы пошли на восток.

Я об этом, конечно, не знал, да и не догадывался даже, но это было. Через несколько недель после нашего увольнения в кабинете руководителя Службы Коррекции распахнулась дверь.

— Господин адмирал… — начал лощеный адъютант. Начал, но не окончил. Ибо получил сзади могучий толчок выпирающим брюхом начальника аналитического отдела Службы и был просто сметен с пути. Адмирал удивленно поднял брови. Таких шалостей его подчиненные в его персональном кабинете обычно себе не позволяли. Да они и представить такое себе не могли. Но все же это случилось.

— Господин адмирал, кажется, это все же произошло. — Вытирая вспотевшую лысину огромным платком, растерянно пробурчал нахально ворвавшийся в кабинет начальник аналитического отдела.

— Произошло – что? — Спокойно и равнодушно поинтересовался адмирал. Он был стар и многое уже видел. Трудно удивить человека с его-то опытом. — Да вы присядьте, успокойтесь… Стакан воды?

— Какой воды! — взвизгнул его подчиненный. — Извините… Господин адмирал, произошел неконтролируемый и непрогнозируемый сбой реальности.

— Позвольте я угадаю… На Земле, так ведь?

— А откуда… А-а, плевать! Все пошло к черту! Да, вы абсолютно правы, господин адмирал, именно на Земле. Всеми средствами наблюдения мы фиксируем совершенно неожиданную коррекцию. Коррекцию, которую мы не планировали и не проводили! Ее нет, и она есть! Мы трижды проверили все данные. Над проблемой работали три независимых центра, использовались разные методики, разнообразная вычислительная техника…

— И в результате…

— И в результате – коррекция хода войны, взявшаяся ниоткуда. Нет причин, нет даже мельчайших факторов, которые могли бы ее вызвать. Такое впечатление, что стояли могучие, древние горы – и вдруг рассыпались в пыль! Без какой-либо причины, господин адмирал!

— И в итоге…

— И в итоге… пока чисто предварительно… Советский Союз имеет все шансы раньше завершить войну. Естественно – своей безусловной победой, естественно – с меньшими потерями. Это катастрофа! Это…

— Это невозможно, но это случилось… — Адмирал пожевал тонкими губами. — А впрочем, почему это так вас взволновало, мой друг? Советский Союз и так должен победить?

— Да, но…

— Вот именно – но! И я даже знаю, кто за этим самым "но" стоит. Вы знаете, даже мелкая блоха своим укусом может разбудить огромного и злобного льва. Царя, так сказать, зверей… Вот она и разбудила… Кажется, мы слишком рано списали эту блоху со счета, друг мой… Слишком рано и необоснованно. Такую блоху надо либо давить, либо…

— Либо, господин адмирал?

— Либо держать ее в своих лучших друзьях. А то, как бы она не укусила нас. Понятно? Хотя, я думаю, уже слишком поздно. Блоха успела вырасти и набраться сил. Поздно… А жаль!

А мы все шли дорогами войны. Точнее – пока мы отступали. Немцы неумолимо давили нас своей силой. Танками, самолетами, бомбами и снарядами. Мы огрызались, теряли друзей, оставляли за собой трупы врагов, но – отступали… Но я знал, это не вечно. Пружина нашего гнева гнется, сворачивается, копя свою страшную, скрытую пока силу. И уже скоро наступит день, когда она развернется, взвизгнет выхваченной из ножен шашкой кавалеристов Доватора под Москвой, пролетит над заснеженной русской землей лихим свистом лыжников-сибиряков, криком "Полундра" идущей в штыки под Ленинградом морской пехоты. Все это будет… Все еще впереди. И Сталинград еще впереди.

Да, Сталинград…

…зеленая, просвечиваемая короткими солнечными стрелами, волжская вода спокойно текла себе на юг, в Каспий. Так было испокон веков. Только вот пахла Волга сегодня не так. Сегодня над водой царил удушающий чад пожаров. И не марали раньше ее чистые зеленые воды ни радужная масляная пленка от сгоревших и затонувших под немецкими авиабомбами пароходов, ни лазурные, горящие на солнце радугой, разводы бензина. Бывало, плыли по Волге и трупы… Но таких – женских, детских, изуродованных и обгорелых в страшном жаре судовых пожаров, закоченевших в позе боксера, до сегодняшнего дня не помнила великая русская река.

Совсем рядом с переправой, за песчаной косой, шевелился в ленивом, сверкающем тысячью осколков разбитого на людскую беду зеркале прибоя небольшой заманихи с десяток таких трупов. Черные кочерыжки, еще вчера бывшие людьми, медленно кружили в мелкой, подсвеченной белым песчаным дном, чистой воде. Я, стиснув зубы, смотрел как пожилые нестроевики тихо и бережно достают их из реки. Мужики заходили в прогретую солнцем заводь, плавно переступая кажущимися в воде огромными босыми белыми ногами и, гоня перед собой небольшую волну и неспешно разводя воду руками, преодолевали спокойное течение, подходили к телам, а потом, истово перекрестившись, толкали их к ослепительно белому песку близкого берега. Иногда мужики попадали в промоины и окунались с головой. По их лицам текли капли воды. А может, это были слезы… Кто знает.

Я отвернулся. Рядом, высоко вскинув голову, смотрел в небо Андрей. Он, не отрываясь, смотрел на солнце. По его щекам бежали и не сохли под солнечным жаром мокрые дорожки.

— Глаза сожжешь, снайпер… Закрой глаза, тебе говорю, слышишь! Тебе еще воевать, Андрей… Тебе еще брать их на прицел, старший сержант. Закрой глаза…