Вячеслав Назаров - Бремя равных

Вячеслав Алексеевич Назаров

БРЕМЯ РАВНЫХ

Поэт Вячеслав Алексеевич Назаров (1935-1977) впервые опубликовал фантастический рассказ в журнале "Енисей" в 1968 году. В 1972 году в Красноярске вышла книга его фантастических повестей "Вечные паруса", получившая высокую оценку читателей и критики.

Произведения В. Назарова издавались в Москве в журнале "Искатель" (1977 г.), в сборнике фантастов Сибири "Зеленый поезд" (1976 г.), в серии "Библиотека советской фантастики" вышла книга "Зеленые двери земли" (изд-во "Мол. гвардия" 1978).

Новые фантастические повести, вошедшие в эту книгу, актуальны, остры, динамичны. Для В. Назарова, поэта и фантаста, характерно обращение к целому ряду проблем и идей. Писателя волнуют вопросы взаимодействия науки и общества, он размышляет о месте ученого, о мере ответственности его прав и обязанностей, о готовности человека вообще ко встрече с Неизвестным в глубинах космоса или у себя на земле ("Бремя равных").

В социально-критическом ключе написаны повести "Силайское яблоко" и "Восстание супров". Повесть "Силайское яблоко" направлена против мифов тоталитарного государства, против диктаторов разной величины и формовыражевия, в ней отразились проблемы самых: разнообразных аспектов. В "Восстании супров" автор затрагивает антимилитаристские мотивы, вопросы взаимопонимания людей разных поколений. Повести объединены гуманистической идеей ответственности человека за своя дела, где бы он ни был - на земле или в космосе.

БРЕМЯ РАВНЫХ

Сыну Юлию посвящаю

1. БЕРЕГ

Будильник пропел вовремя, и Нина отчетливо слышала его голос, но когда она, наконец, нашла в себе силы открыть глаза, за окном уже стоял сиреневый рассвет, а светящиеся на потолке часы показывали без пятнадцати четыре.

В углу беззвучно надрывался видеофон. Световой сигнал срочного вызова то наливался угрожающим багрянцем, то обмирал до нежнорозового, отчаявшись привлечь внимание.

Конечно, звук тоже выключен.

Накинув халат и пытаясь на ходу основательно рассердиться, Нина подошла к видеофону.

Экран дернулся, и появился Андрей - усталый, волосы прилипли к мокрому лбу.

- Ты где?

- Все еще в Москве...

Невольно вырвалось жалостное:

- Ты не спал?

- Нет, Нинок. Все ещё решаем... Андрей звонил из автомата, около дверл расплывчато маячили раздраженные тени.

- Ну и до чего дорешались?

- Боюсь, биостанцию с Прометея все-таки снимут...

- Почему? Это же отступление!

- Отступление, конечно. Но разве убедишь... Биостанцию построили, чтобы экспериментировать над планетой Прометей. В смысле распространения земной жизни. А сейчас получается, что экспериментируют над нами. Да еще неизвестно кто. Быть кроликом неприятно... И опасно.

- А как же с Антроповым? Куда его?

- В том-то все дело. Оставить на Прометее одного - все равно что раненого в тайге бросить. Вернуть на Землю-почти убийство, врачи убеждены, что Антропов живет только за счет каких-то загадочных процессов, возможных только на Прометее...

- Ну, а Антропов? Как .он сам-то?

- Что Антропов? Семен в этих делах уже не в счет... Мелочи, вроде собственной судьбы, его уже не интересуют... Полный распад психики. Да нет, он в своем уме, это-то и страшно. Он все понимает и сознает. Но в каком-то другом измерении, что ли. Биостанция шлет панические менгограммы: что делать?

Лицо на экране дернулось, но уже не от помех... Нина покосилась на часы, и-Андрей заметил это.

- Прости, Нинок. Мало того, что не смог тебя проводить, так даже сейчас забиваю тебе голову своими горестями. Как твои старцы?

- Пока тихо. Насколько я понимаю, каждый в своей стихии. Карагодский среди журналистов и "научной публики", а Пан - на "Дельфине", набивает его под шумок своей аппаратурой.

- Затишье перед бурей. Передай шефу мой пламенный привет. Кстати, мне бы с Паном потолковать надо... Я с ним свяжусь, как только расхлебаем тут кашу.Теперь на часы посмотрел уже Андрей. - Нинок, родная, не сердись...

- Ладно, привыкла... Надеюсь, хоть сегодня ты прилетишь? Учти, Юрка на твоей совести, папа!

- Конечно, Нинок! За Юрку ты не беспокойся. Счастливо тебе... Целую...

Мягко щелкнул тумблер отбоя.

Юрка спал, свернувшись калачиком, и из-под большого пледа торчал только сладко посапывающий нос.

"Пусть спит", - решила Нина и, стараясь не шуметь, начала торопливо собираться.

Такси летело по Курортному проспекту так, что сосало под ложечкой, а цветы магнолий вспыхивали в темной зелени неожиданными выстрелами.

В зеркало была видна бледно-желтая лента дороги, стремительно несущаяся назад, плотная самшитовая изгородь по обе стороны, а за нею темные шпалеры островерхих кипарисов. Дорога в этот час была пустынна, за зеленью не .видно было домов, и казалось, что машина летит не по центру огромного курортного города, а по дикому субтропическому лесу, который каким-то чудом пересекла широкая пластиковая тропа.

За деревьями блеснул шпиль морского вокзала.

Описав лихой круг по площади, машина вклинилась в плотное каре электромобилей, выстроившихся у причала.

Причалом владела шумная толпа.

Сочи в эти месяцы напоминает сказочные города Александра Грина. Когда-то в середине двадцатого века это удивительное место чуть не превратили в этакую гигантскую оранжерею. Обсуждали даже проект огромного пластикового колпака, который предохранил бы чуткие субтропики от погодных причуд соседнего умеренного пояса. Уже вздыбились над поникшими кипарисами прямоугольные хребты высотных гостиниц, уже выстроились пальмы в унылый солдатский строй вдоль однообразных раскаленных улиц, вокруг сиротливых, подстриженных скверов.

К счастью, победили противники "околпачивания". Вспучились под яростным напором трав разграфленные асфальтовые дорожки и рассыпались в прах. Утонули в буйном цветении здания санаториев. И старый город, пахнущий нагретой на солнце галькой, рыбой, морем, остался прежним -диковатым и гостеприимным.

Может быть, именно поэтому тянуло сюда туристов со всех концов света. Влажное-дыхание дикой и щедрой природы влекло сюда. Люди ехали за тридевять земель не в благоустроенную лечебницу под открытым небом, а к самой жизни, взлохмаченной и непокорной.

Пестрота цветов кожи, пестрота одежд, пестрота улыбок...

И вот сегодня весь этот пестрый Сочи хлынул раннйм утром на причал. Невозможно было понять, кто отплывает, кто провожает, кто, узнав о предстоящей экспедиции, просто пришел посмотреть, послушать, потолкаться в прощальной суете.

Это было похоже на огромный веселый праздник под бледным продрогшим за ночь небом, которое уже начало золотиться с востока, со стороны старого, давно заброшенного маяка. Два чопорных англичанина в белых бедуинских накидках пытались приподнять друг друга, чтобы по очереди оглядеться. Рослый седой негр помальчишечьи подпрыгивал, опираясь на плечи рыжего скандинава. Молоденький репортер, потерявший всякую надежду пробиться сквозь толпу, обреченно опустил в землю объективы своей камеры и плачущим голосом повторял: "Пресса, пресса". Пружинные антенны на его шлеме печально качались.