Евгений Лотош - Птенцы соловьиного гнезда

— Глупый, — покачала головой Яна. — Тор, сколько раз тебе повторять? Меня твои дурацкие игры не интересуют. Мне не нужны рабы, меня вполне друзья устраивают. А разве дружат потому, что кто-то сильнее или слабее? Тор, если хочешь дружить, я с радостью. Но в твоей армии спасения, или как ее там, я участвовать не намерена. Ты мне лучше скажи — ты все еще боишься вниз смотреть? Проверь, а? Мне интересно, получилось у меня или нет. Я страхую.

— Вниз посмотреть? — переспросил Тори, страшно обрадовавшийся смене темы. — Сейчас проверим.

Он подошел к перилам, с которых пару минут назад так решительно шагнул в пустоту, и заглянул в пропасть. Странно — чувство камня в желудке, которое всегда возникало у него перед гранью пустоты, не возникало. Наоборот, он снова почувствовал во всем теле летучую легкость и эйфорию. Он потряс головой, чтобы отогнать наваждение, повернулся к встревоженно наблюдающей за ним Яне и взял ее за плечи.

— Яна… я… здорово как! — тихо сказал он. — Я действительно больше не боюсь высоты.

Внезапно ему захотелось сжать девушку в объятьях и больше никогда-никогда не выпускать ее.

— Я же говорила, что все получится! — облегченно улыбнулась ему девушка. — Просто перестаралась немного с непривычки.

— Я люблю тебя, Яна! — искренне сказал парень. — Слушай, выходи за меня замуж, а? Я уже совершеннолетний. Мы с тобой оба девианты, так что и дети родятся сильными. Представляешь, как здорово?

Девушка звонко рассмеялась и отстранилась, осторожно высвободившись.

— А как же Дзири? — лукаво спросила она. — Она тебе уже неинтересна? Как ты легко девушек меняешь!

Тори почувствовал, что снова краснеет.

— Не обижайся, — серьезно сказала Яна. — Тор, сейчас тебе только кажется, что ты в меня влюбился. Я знаю, это побочный эффект воздействия. Он пройдет через час-другой. Высотобоязнь не вернется, но влюбленность пройдет. Лучше помирись с Дзири, ладно? Она хорошая девчонка. И ты ей действительно нравишься, я видела. И она тебе тоже, верно?

— Она со мной разговаривать даже не захочет, — горько сказал парень, отворачиваясь. — Я ей так нахамил в последний раз…

— Ну так извинись, — фыркнула Яна. — Покажи, что она тебе так небезразлична, что ты на свою гордость наступить готов. Она простит, точно тебе говорю. А насчет сильных детей из башки выбрось. Папа говорит, что интеграция нервной системы с эффектором определяется случайными вариациями на генетическом уровне. Даже не рецессивный аллель, просто закон больших чисел. Так что повышенная восприимчивость по наследству не передается. У детей девиантов не больше шансов стать девиантами, чем у детей простых нормалов.

— Да он-то откуда знает? — удивился парень.

— Ну, он много чего знает, — уклонилась от ответа девушка. — Знаешь, я замерзать начала. Пошли, согреемся. Нам еще пол-лестницы осилить нужно.

Пока Тори шагал по лестнице, охватившая его эйфория постепенно проходила.

— Как ты это делаешь? — поинтересовался у идущей рядом Яны. — Я имею в виду, в мозгах копаешься?

— Тебе как, по-научному объяснить? — поинтересовалась девушка. — Через очаги возбуждения в коре мозга и все такое? Я могу, только ты не поймешь нифига. Я сама половину не понимаю, тут папа нужен. Но если по-простому, то примерно так. Вот у тебя была высотобоязнь. Ты видел под ногами пустоту, и из-за нее у тебя срабатывали животные рефлексы, вызывающие ужас. Зрительная память связывалась с эмоциональной, и эмоции проявлялись каждый раз, когда твой мозг обнаруживал подходящий шаблон. А я сделала так, что со старым зрительным шаблоном связались новые положительные эмоции от песенки, а прежние связи, наоборот, ослабли. Ты имей в виду, я воткнула ментоблок первого уровня, он через неделю-другую сам рассосется, так что высотобоязнь еще может вернуться. Нужно закрепить новые нейронные связи. Походи по высоким местам, по смотровым площадкам на небоскребах, покатайся на колесе обозрения. Тогда связи устоятся, и ты больше никогда не испугаешься высоты. Только аккуратней на первых порах. Страх — он ведь на самом деле об опасности предупреждает, а ты сейчас опасность высоты совсем не чувствуешь, наоборот, тащишься от нее всем брюхом по травке. Можешь не рассчитать и упасть. Побережешься, ладно?

— Поберегусь, — кивнул Тори. — А ты и раньше так людей лечила, да?

— Ой уж, лечила! — улыбнулась девушка. — Не лечение, так, помощь небольшая. Я пока не рискую глубоко вмешиваться. Вот к концу универа наберу базу по психологии как следует, тогда можно и задуматься всерьез о лечении. Папа вообще не одобряет копание в чужой психике, хотя и не запрещает. Да я и сама знаю, что рискованно. Вот ты из-за меня сам вниз бросился, а ведь я очень старалась вмешаться как можно слабее. Тут на такие побочные эффекты нарваться можно, на такой резонанс совершенно посторонних эмоций и воспоминаний, что нужно работать очень аккуратно. Даже Де… даже опытные люди так просто не рискуют корректирующие ментоблоки ставить. Угробить психику можно запросто.

— С такими способностями ты могла бы очень помочь нашему делу…

— Ну, кто о чем, а Тори о мировом господстве! — весело рассмеялась Яна. — Я же сказала — меня власть не интересует. И потом, я никогда не употреблю свои способности во вред людям. Я скорее себя угроблю. Да и нет никакого нашего дела. Слушай, ты же умный парень. Я с Дзири и Минарой говорила, они тебя на самом деле умным считают. Ты бы сам до таких глупостей никогда не додумался. Кто тебе мозги трахает, а? Скажи мне, я с ним сама пообщаюсь. Обещаю, больше никогда со своим бредом к тебе не полезет!

Тори промолчал.

— Ну, не хочешь, как хочешь. Кстати, я тебе еще о своей семье не рассказала. Во-первых, папа, Дзинтон. Во-вторых, Цукка и Саматта — они наши опекуны, и еще они муж и жена, неофициальные. Цукка магистратуру физфака заканчивает, а Саматта историк и археолог. В-третьих, Кара, но ее сейчас дома нет, она в Крестоцине на практике. Ну, и Лика, я про него упоминала.

— Четыре нормала и два особых, — пробормотал Тори. — У Карины ведь тоже первая категория, да? И как у вас отношения? Не шарахаются?

— Шарахаются? — удивилась Яна. — Ты о чем? Кто от кого шарахаться должен?

— Значит, не шарахаются. Везет тебе. А от меня родители всю жизнь стараются подальше держаться. В сорок втором, когда у меня особые способности проявились, они меня государству сдали, я больше года в специнтернате провел. Потом, в сорок третьем, после скандала, на общей волне отозвали заявление и забрали меня, о чем до сих пор жалеют. Я до пятнадцати лет в ошейнике ходил, не снимая, пока тетка из муниципальной опеки не пригрозила их родительских прав лишить. Я от них прошлой зимой отселился, сразу после окончания школы. Они мне университет и жилье оплачивают, лишь бы с глаз долой.