Евгений Лотош - Птенцы соловьиного гнезда

— У меня еще нет дома, я пока в отеле живу, — помотала головой Карина. — Я сегодня иду к агенту по недвижимости, чтобы он мне наемную квартиру подобрал.

— Тем более. Если у него найдутся готовые варианты, тебе придется помотаться по городу. Так что иди. И не терзай себя понапрасну. Тот мальчик… он не твоя забота. За него найдется, кому переживать. Давай, топай. Все на сегодня.

— Да, госпожа Томара, — покорно согласилась девушка. Она поднялась из-за стола. Забытый Парс тихо пискнул из-под стула, и она подхватила его на руки и зарылась лицом в густую теплую шерсть. Томара сочувственно наблюдала за ней.

— Кстати, ладно уж, можешь приносить его с собой, — сказала она. — Думаю, вреда он не причинит. Только в процедурных и в палатах ему делать нечего, держи в ординаторской.

— Спасибо, госпожа Томара, — поблагодарила девушка. Она медленно натянула куртку, подхватила пакет с уличной обувью и, поклонившись на прощание, вышла. Хирург задумчиво смотрела ей вслед. Хорошая девочка, но слишком впечатлительная. Впрочем, после пятого курса у нее должен иметься богатый опыт вскрытия трупов, а излишне нервные особы такого не переживают. Так что еще обвыкнется…

Она взяла со стола планшет, в который списала историю болезни Мири, и перелистала ее еще раз, задержавшись на объемной реконструкции томограммы. Она повертела схему так и сяк, подкрашивая и выделяя разные участки. Нет, безнадежно. Даже если удалить основной конгломерат пораженных лимфоузлов вместе с пораженным участком пищевода, слишком много узлов в окружающих тканях. Все вычистить невозможно. Оперировать — только усугублять агонию, превращая и без того невеселый остаток жизни парня в невыносимый кошмар. Нецелесообразно. Ох, проклятое слово — «нецелесообразно»! Словно не о живом человеке речь идет, а о куске мяса… Если бы как-то выжечь все узлы, не травмируя окружающие ткани! Она со злостью швырнула стило на стол, но тут же обругала себя. Легко, выходит, поучать других? Самой бы взять себя в руки для начала…

Но все-таки — каким образом студентка-пятикурсница умудрилась с одного взгляда на томограмму диагностировать рак бронха?

— …и очень прошу, девушки, посерьезнее, посерьезнее!

Руководитель хора поднялся из-за синтезатора и демонстративно щелкнул выключателем. Это послужило сигналом. Стоящие полукругом девицы, перешептывающиеся и перехихикивающиеся, задвигались, разбиваясь на группки. Яна с наслаждением потянулась, несколько раз наклонилась, достав ладонями пол, и встряхнулась, словно кошка. Денек получился тяжелым, и репетиция далась ей нелегко.

— Эй, Яни! — окликнула ее Нисана. Яна обернулась и в очередной раз позавидовала ярко-голубой копне волос подруги. Может, и в самом деле так же перекраситься?

— Чего? — спросила она.

— Ты чем сегодня заниматься собираешься? Мы с девчатами собираемся в кафе закатиться. Не хочешь присоединиться?

Яна заколебалась, потом отрицательно качнула головой.

— Я бы с удовольствием. Но у меня завтра контрольная по философии средних веков. Середина семестра, блин, началась канитель… Почитать еще надо немного, а то завалю.

— Ну, смотри, — пожала плечами та. — Заучишься до смерти — не жалуйся. Девчата, пошли. Кто за «Белого кугуму»?

— Да ну его! — фыркнула стоящая рядом не знакомая Яне девица. — Там какие-то странные парни все время тусуются. Давайте лучше в «Ясень»! И ближе, и поприличнее.

И стайка девушек, на ходу обсуждая заведения, ушла за кулисы. За ними потянулись и другие. Яна с сожалением посмотрела им вслед, раздумывая, не следует ли плюнуть на контрольную — да сдаст она ее, разумеется! — но тут же спохватилась. Она ведь еще не отпросилась на следующий раз!

Она со всех ног бросилась за уходящим руководителем, но задержалась, чтобы на ходу подхватить валяющуюся за кулисами сумку. Догнала его она уже рядом с общей гримерной.

— Господин Коораса! — задыхаясь, окликнула она его. — Господин Коораса! Приношу свои извинения, можно тебя на минутку?

— Да, госпожа Яна? — холодно осведомился руководитель. — Я слушаю.

— Господин Коораса! В огнедень, второго числа, я не смогу появиться на репетиции.

— Вот как? — приподнял бровь руководитель. — И причина?..

— У меня вечером коллоквиум в университете, — виновато пояснила Яна. — Пропустить нельзя, там полусеместровые оценки выставляют. Приношу глубочайшие извинения.

— Должен заметить, моя молодая госпожа, — тон руководителя стал еще холоднее, — что менее чем через период хор должен начать репетировать «Честь Карасато». А спевка коллектива оставляет желать лучшего. Много лучшего, смею заметить! И я почему-то не наблюдаю у некоторых участниц хора должного понимания ложащейся на всех нас ответственности. Почему-то они полагают, что репетиции хора — нечто второстепенное, чем можно пожертвовать ради сиюминутных проблем.

— Но…

— И ты, госпожа Яна, как мне помнится, — неумолимо продолжал руководитель, — уже не раз отпрашивалась под предлогом занятий в университете. Между тем, высокое искусство не терпит житейской суеты и не прощает разбрасывания. Тебе следует серьезней относиться к репетициям и не пропускать их без крайне уважительных причин, к которым, — он поднял палец, на полуслове затыкая уже открывшую рот Яну, — коллоквиум в университете я никак не могу отнести. Я очень огорчен таким несерьезным подходом с твоей стороны. Ты должна помнить, что оперный хор Масарии — коллектив, в который отбирают лучших из лучших. Он — стартовая ступенька, чтобы стать солисткой, полноценной оперной певицей. И тебе следует серьезно задуматься, где же лежит твое истинное призвание — в опере или же где-то еще. Задуматься — и выбрать соответственно.

— Но я действительно не могу пропустить коллоквиум! — почти умоляюще произнесла Яна. — Он очень важный!

— Я не могу приковать тебя к сцене цепями, молодая госпожа, — заявил руководитель. — И я не тюремщик. Если не хочешь — не приходи. Так и быть, я не поставлю тебе прогул… в виде исключения.

Он кивнул, повернулся и пошел по коридору.

— Огромное тебе спасибо, господин Коораса! — искренне сказала Яна ему в спину. — Я крайне признательна тебе за покровительство!

Руководитель даже не повернул головы, но девушка почувствовала, как сквозь исходящие от него волны высокомерного неодобрения прорвалось что-то вроде скрытого смешка и искорки юмора. Облегченно вздохнув, Яна повернулась и пошла в противоположную сторону — к выходу. А все-таки он ничего себе дядька. Действительно думает о деле и даже не пытается приставать, как некоторые другие.

Она уже почти дошла до служебного выхода, но спохватилась и встала. А куртка-то! Сумку она схватила, а куртка осталась валяться где-то на старых пыльных стульях в коридоре, куда она свалила ее посреди вещей остальных хористок. Мысленно ругнувшись, она развернулась на пятках и потопала обратно.