Джон Кристофер - Огненный бассейн. Сборник фантастических романов

Заявление повторили, а затем радио смолкло. Мы снова поймали эту станцию, но слышался лишь гул помех. Но следующая станция работала, диктор с йоркширским акцентом восторженно говорил, что победа свободных людей всего мира близка. Все должны быть готовы принести в жертву все, даже свою жизнь, если понадобится. Скоро человечество узнает мир и гармонию, которых оно тщетно искало с начала своей истории. Да здравствует три под!

Папа и Марта пили виски. Марта и раньше частенько выпивала, но папа никогда, только по праздникам.

Он налил еще и сказал:

— Будет трудно день–два, может, с неделю. Продовольствие станет проблемой. — Он протянул ей стакан. — Последний приказ был оставаться на месте. Придется, но мне это не нравится.

— Мне тоже. Делай, что тебе говорят, — таков путь овец на бойню.

— Но у нас нет выбора. Мы не можем выбраться из страны — триппи контролируют Хитроу, но даже если бы аэропорт был свободен, полеты все равно запрещены. Здесь по крайней мере лучше, чем в городе.

Марта сказала:

— Мне никогда не нравилось принуждение.

Он раздраженно ответил:

— А кому нравилось? Но приходится смотреть фактам в лицо.

Она осушила свой стакан.

— Смотреть им в лицо — и рассчитывать. Особенно учитывать те, что на твоей стороне. Нам говорят, что нельзя вылетать из аэропортов и отплывать из портов. Если бы у нас было летное поле и частный самолет, никто не остановил бы нас.

— Но у нас нет… — Он замолк. — Ты имеешь в виду — “Эдельвейс”? Мы до него не доберемся. Между нами и рекой не менее полудюжины застав.

— Надо попробовать, чтобы проверить.

— Но даже если доберемся и выйдем в море, куда мы направимся?

— Я имею в виду одно место. Оно далеко от всей этой суматохи, и у меня там дом.

Он молча смотрел на нее. В конце концов сказал я:

— Гернси.

Папа продолжал молчать. Марта спросила:

— Ну? Почему бы нет?

— Это нарушение.

— Именно так говорит собака овце, которая выходит из ряда.

— Ну, если завтра или послезавтра дела пойдут еще хуже… подумаем.

— Бывают времена, когда раздумывать, а не действовать — худшая политика. — Как обычно, голос ее звучал твердо и решительно. — Действовать надо немедленно.

Он долго смотрел на нее, потом кивнул в знак согласия.

— Утром?

Она поставила стакан.

— Начну собираться немедленно.

Когда она вышла, папа налил себе еще. Он смотрел на фотографию в серебряной рамке — Ильза, смеющаяся, в летнем платье. Он уступил, понял я, потому что у Марты характер сильнее, а не потому, что согласился с ней. И может потому, что не хотел признаться в истинных причинах своего нежелания оставить дом. Я подумал, что знаю эту причину. Это был и дом Ильзы; оставить его — значило оборвать связь с Ильзой, может быть, последнюю.

Марта сказала Анжеле, что мы только на несколько дней отправляемся на Гернси, иначе та не захотела бы оставить пони. Мы с Энди пошли с нею в конюшню, чтобы попрощаться. Я держался подальше от зубов лошади, но она пыталась лягнуть меня, и это ей чуть не удалось. Я решил, что вполне прожил бы в мире без пони.

Тем не менее мне было грустно смотреть, как Анжела ласкает ее. Я не мог взять с собой и свой велосипед, но оставить неодушевленный предмет совсем не то, что живое, хоть и с дурным характером, как у Принца. Впрочем, с Принцем все будет в порядке: для пони не важно, кто правит миром, пока его кормят. Анжела на прощание покормила его отрубями и вышла, весело болтая о Гернси и о том, можно ли еще в этом году купаться.

Когда рассветало, мы выехали на “ягуаре” Марты. Нас дважды останавливала полиция. Полицейские разговаривали грубо — разве мы не слышали приказ оставаться дома? — но папа и Марта давали убедительные объяснения. У Марты сестра, которая одна живет в Старкроссе, у нее сердечный приступ, и она позвонила по телефону. Сержант со второй заставы спросил папу, почему тот не поехал один, чтобы увезти свою тетушку. Папа ответил, что возле нашего поселка заметили банду людей в шапках, и он не рискнул оставить детей или свою больную мать. Марта изо всех сил старалась выглядеть больной и хрупкой; к счастью, было еще темновато.

После этого сержант держался дружелюбнее. Он сказал, что папе повезло, что его тетя живет по эту сторону реки; на другом берегу дела идут плохо, и всякая связь с Эксмутом утрачена. Говорят, танки триппи движутся от Дартмура к Плимуту, но они могут повернуть и сюда. Папа ответил, что мы как можно скорее вернемся домой. Ведь это не может долго продолжаться.

Сержант, высокий костлявый человек с нашивками участника Фолклендской войны, сказал:

— Дедушка рассказывал мне о войне 1914 года. Тогда говорили, что к Рождеству все кончится, а он провел в окопах четыре года. — Он покачал головой. — По крайней мере могли бы сказать, кто наш враг.

Погода становилась зимней, и к тому времени, как мы добрались до причала — чуть позже девяти, — пошел мокрый снег. Прилив был высокий — это еще одна причина нашего раннего выезда, и лодки раскачивались на привязи. Мы вышли из теплой машины, и на нас набросился резкий ветер.

Мы сняли с крыши машины резиновую шлюпку и спустили ее на воду.

Папа сказал:

— Мы с Лаури плывем первыми, потом я останусь на борту и займусь двигателем, а он будет перевозить остальных. Ладно?

Марта оставалась последней, организуя переправу. Энди помог ей подняться на борт, хотя на самом деле она в этом не нуждалась; она двигалась не как бабушка.

— Все в порядке? — спросила она папу.

Он кивнул:

— Хорошо, что я в прошлый раз заполнил баки. Не знаю, кто сейчас на заправочной станции.

— Ты, наверно, не поинтересовался прогнозом?

— Как ни странно, поинтересовался. Обычный прогноз, никакого “Да здравствует трипод”. Прохождение холодного фронта с мокрым снегом и дождем. Ветер западный и юго-западный, силой от пяти до семи.

— Все равно хорошо, что баки полны. На парусе было бы трудно.

Говорили они спокойно, но я понимал, что перспектива поездки их совсем не радует. В обычных условиях мы при такой погоде никогда бы не отправились, даже вдоль берега, особенно учитывая перспективу усиления ветра.

Марта сказала:

— Ждать нечего. Пойду в камбуз, займусь едой.

На реке ничего не двигалось — неудивительно при такой погоде. Снег ударял в стекло рубки. Справа показался Эксмут — путаница серых влажных крыш. Я увидел кое-что еще — две фигуры в мундирах береговой охраны на причале. Толкнул папу.

— Вижу, — ответил он.

Одна из фигур махала нам. Другая подняла мегафон, и над мутной водой разнесся громкий голос:

— На “Эдельвейсе”! Причаливайте!

Папа прибавил скорости, и мы понеслись вперед, яростно раскачиваясь.

Энди спросил: