Геннадий Прашкевич - «Если», 2003 № 08

— Ой! — счастливо смеялась Тонька. — Ужо погоди, отец тебя на Малушке Герасимовой женит — тогда запоешь!

— Вот еще! — отмахивался Степан. — Нужна мне та Малушка… она же гугнивая.

— Зато отец у нее богатей, — неумно накликивала Тонька, — еще побогаче твоего. Деньги к деньгам, гляди, сговорятся отцы, тебя и не спросят.

— Я уж давно по своей воле живу, — спесиво отвечал Степка, пощипывая соломенный ус.

Тут у Кики всякое зло на разлучницу пропало, даже топить ее раздумала. Знала, что накаркала Тонька на свою голову. Отцы-то уже неделю как сговорились, и было это тут же, на болоте, при котором кормились все окрестные деревни. Два мужика шли не гаченной тропой на дальние острова проверять ягодные балаганы. Там с сентября и до самого снега будут жить наемные работники, грести частыми хапужками клюкву, ссыпать в короба. А уж вывозить собранное станут зимой, санным путем, потому как на себе такое не перетаскаешь, ягоду на островах берут сотнями пудов. К такому промыслу нужно заранее готовиться: поправить балаганы, запасти харчи. В страду заниматься этим будет некогда. Вот и шли богатые мужики, державшие в руках островной промысел, оглядывать свое хозяйство. А Кике любопытно было послушать, о чем толкуют люди, опрометчиво полагающие себя хозяевами окрестных мест. Тоже, хозяева нашлись — смех и грех! — через ее-то голову! Но подслушать чужой разговор все равно надо, это дело святое…

— Так-от я думаю, Емельян Андреич, — говорил один из мужиков, упорно перемешивая сапогами вязкий мох, — пора мне Степку женить.

— Это дело хорошее, — отвечал другой, также размеренно переставляя ноги.

— И у тебя Малуша в возраст вошла. Не прогонишь, если сватью пришлю?

— Оно бы и ничего, да балует твой Степка, говорят. Гуляет с кем-то из деревенских, да и не с одной.

— Это, Емельян Андреич, дело молодое, чтобы девок портить, — отвечал Степкин отец. — Дурной еще, вот и гуляет. А как оженится, то перестанет. Дело известное.

— Так-то оно так, и я не прочь Малушу пристроить, а вот что приданого ты за ней хочешь?..

До дальних островов путь медленный и долгий. Сговорились отцы.

На Покров мхи покрыло первым нетающим снежком. О ту же пору и невестам издавна покрывают головы бабьими платками. Прежде этот день посвящен был Велесу — плодородному скотьему богу, всем сельским работам в этот день конец, и скотину с этого дня резать можно. Потому и праздник, веселый, языческий, потому и свадьбы.

С утра зазвонили в сельской церкви. В осеннем воздухе звон далеко слышен, до самых укромных укрывищ достигает.

— Звонят — воду мутят, — ворчала Кика.

Вообще, от колокольного звона не было ей ни жарко, ни холодно, но сегодня все не так. Трезвонили к свадьбе, дролечка Степа женился на гугнивой Малушке. Как-то там посестринка убивается?.. Не показывает чудесное окно деревни, праздничных людей, румяные лица. Лишь бряканье железного била в медный колокольный бок доносится в затинок. И сколько ни смотри, увидишь только приснеженную топь, исчахлые деревца и девчонку, что, прижав кулачки к груди, бежит, не увязая в подмерзшем мху.

У болота цепкая память, сверху может декабрь трещать, а под моховым одеялом прячется воспоминание об июньской жаре. Тепла трясина и гостеприимна.

Кика встретила беглянку на полпути к незамерзающим окнам.

— Куда ты, подруженька?

Анюта остановилась, кинулась в ноги болотной хозяйке.

— Кикушка, родная, помоги! Я знаю, ты говорила — у тебя средство есть. Забыть его хочу!

— Есть средство, как не быть. От всего на свете есть средство, — Кика достала заботливо припасенную слезу. — На вот, глони. Полегчает.

Ни мгновения не колеблясь, девушка проглотила прозрачную каплю.

Кто знает, о чем плачут среди травы скользкие болотные слизни?

Взгляд Анюты стал спокойным и отрешенным. Не приведи судьба никому из живых смотреть на мир таким взглядом.

Кика ухватила названную сестру за руку, повела к знакомому топкому месту.

— Вот и хорошо, — твердила она, — вот и ладненько. Пошли сестренка домой, в затиночек. Ты, главное, пока сквозь трясину плыть будем, зажмурься и не дыши. А там — Стынь-камень всякую боль остудит.

Можно только гадать, произошла бы трагедия, связанная с рубином «Парват», если бы сэр Алворд Базингсток не женился на Маргарет Кеннеди. Однако характер сэра Алворда непременно толкнул бы его на брак с женщиной, похожей на Маргарет Кеннеди, если бы волей судеб сама Маргарет Кеннеди не появилась на свет. Ведь сэр Алворд был кротким человеком, в обществе молчаливым и предпочитавшим одиночество — короче говоря, самой Природой предназначенным в спутники женщине, которая говорила без умолку и любила вращаться в обществе. Юную Маргарет Кеннеди окружали претенденты на руку и сердце, потому что она была жизнерадостна, умна и прекрасно одевалась, а к тому же обладала годовым доходом в три тысячи фунтов. Правда, со временем она стала властной и неуживчивой, но поскольку сэр Алворд значительную часть из тридцати лет, последовавших за венчанием, посвятил исследованиям разнообразной не нанесенной на карту глуши, он, возможно, попросту не заметил этой перемены. Когда угасание жизненных сил положило конец его путешествиям, леди Гленкора Паллистер [2] Некоторые второстепенные персонажи рассказа взяты писательницей из романов «Наллистерского цикла» английского писателя Антони Троллопа (1815–1882). (Здесь и далее прим. перев.) предсказала, что супруги незамедлительно разъедутся, однако месяц проходил за месяцем, а воссоединившаяся пара продолжала являть все признаки взаимной привязанности, доказывая, что даже самые ревностные охотники за человеческими слабостями иной раз попадают пальцем в небо.

Года через два после возвращения из последнего путешествия сэр Алворд посетил свою сестру миссис Милдмей. Между миссис Милдмей и леди Базингсток давно возникла некоторая холодность, и все эти годы миссис Милдмей виделась с братом лишь изредка. А потому она была весьма удивлена, когда как-то вечером в начале лондонского сезона ее горничная доложила о сэре Алворде Базингстоке. В этот час следовало думать о том, что пора переодеваться к ужину, тем не менее она распорядилась, чтобы сэра Алворда проводили в гостиную, и встретила его сестринскими объятиями.

— Вот и ты, Алворд, — сказала она. — Красавец по-прежнему, как я погляжу.

Еще в детстве над ними подшучивали из-за их сходства, однако квадратный подбородок и орлиный нос, которые делали его красавцем, ей придавали вид дурнушки.