Сергей Казменко - Китеж. Сборник фантастики

Турусов подумал о несправедливости, подумал о том, что, несмотря на все предупредительные надписи на ящике, все равно есть люди, которые имеют право поднять его, вынести и где-то вскрыть. Поразмышляв недолго, он закрыл дверь вагона, задвинул ее — только жалобно скрипнули сверху и снизу ролики.

Проснулся Турусов рано, чуть светало. Заметил на полу свернутую трубочкой газету. Поднял, развернул. Оказалось, номер “Стальной магистрали” за 1936 год. Пробежал взглядом по заголовкам — неинтересно. Кинул газету на пол возле окна — она снова свернулась трубочкой.

Подошел к ящикам, уселся на один из них и забылся. Забылся не сном, просто нырнул в себя, даже глаза закрыл, чтобы внутрь, в мысли, не бил свет.

Радецкий, услышав о ночных гостях, долго чертыхался.

— А ты им показался похожим на какого-то Осадчего! — вспомнил Турусов.

— Первый раз в жизни на покойника походил!

— А что, он умер, этот Осадчий?!

— Не то чтобы сам. Может, слышал что-нибудь про Промпартию? “Шахтинское дело”? Профессор Осадчий был одним из руководителей, пока в двадцать восьмом их не накрыли. Историю, студент, любить надо!

— Истории нет! — твердо заявил Турусов.

Радецкий удивленно выпучил глаза.

— От человека в очках я таких заявлений не ожидал!

— История не нужна, — нравоучительно объяснил Турусов. — Это сборник закономерностей развития общества. Закономерности свойственны любой формации, они только меняют форму и названия в зависимости от строя и идеологии. Суть их остается неизменной.

— Вредные ты мысли выдаешь! — Радецкий покачал головой.

— Жалко, ящик унесли, — вдруг грустно проговорил Турусов.

— Всех нас ждет по ящику в конце! — с улыбочкой успокоил напарник. — Главное — не волноваться: еще неизвестно, от чего нас избавили эти гости в плащах.

Как бы медленно ни шло время, оно обязано строго следить за сменой одного дня другим, за круговоротом луны и солнца, за более мелкими, а с высоты Времени даже мельчайшими событиями, заполняющими жизнь каждого человека неким, не всегда существующим смыслом. Иногда кажется, что Время, словно обычный работяга, пришедший на завод с похмелья, то и дело гонит брак, срывает график. То ночь получается слишком светлой, то день выходит излишне темен. Может, это и не Времени вина, однако ж на него свернуть легче, так как Время куда более управляемо, чем луна или солнце.

Когда Время не захватывает вас, не сбивает с ног и не гонит в шею, вы теряете ощущение жизненного ритма, вы становитесь вялым и ватным, вот-вот превратитесь в неуправляемый дирижабль или воздушный пузырь, наполненный подогретым, но уже остывающим газом.

Три дня, целых три дня прошло с ночного визита. Турусов хандрил, ворочаясь на верхней полке, Радецкий валялся спокойно, со знанием дела или, вернее сказать, с полным осознанием своего безделья. Редкие слова, звучавшие на фоне стука колес, выплевывались, как шелуха от семечек. Они ничего не значили, никому ничего не говорили. Турусов в дреме сожалел об унесенном ящике, напарник изредка чертыхался оттого, что никак не мог разогнать назойливые, как навозные мухи, мысли.

— Слышь, студент, какой день едем? — наконец вопросительно пробурчал он.

— Шестой… — ответил Турусов.

— А сколько еще?!

Турусов от неожиданного вопроса приподнялся на локте и заглянул вниз.

— Как это, “сколько”?!

— Ну, я имею в виду, когда назад?

— Да не знаю я!

— А ты в накладной посмотри, может, там нацарапано? Турусов развернул серую бумагу, пробежал ее взглядом.

— Ну что? — Радецкий нетерпеливо задрал голову вверх.

— “Груз должен быть доставлен получателю не ранее 15.12.92 и не позднее 10.07.97 г.”.

— Это говорит об одном! — Радецкий опустил ноги на пол. — В ящиках нет ничего скоропортящегося!

— И содержимое их сейчас никому не нужно! — добавил Турусов. — Послушай, они просто хотят избавиться от этого груза, потому и заслали его в такой маршрут.

— Еще бы! — Радецкий сделал шаг к окну. — Чего бы им иначе заманивать тебя тыщерублевой зарплатой?.. А какой конечный пункт и кто там получатель?

Турусов снова вытащил из кармана накладную.

— “Получатель груза, — забубнил он себе под нос, — не обязан предъявлять каких-либо требований и претензий. В дозволенных случаях он имеет право вообще отказаться от получения груза. Тогда груз следует везти дальше, к следующему возможному получателю”.

— Полнейшая шизуха! — констатировал Радецкий, кривя губы. — Может, ломануть эти ящики? А еще проще — на ходу их скинуть, ночью…

— Ты что! — Турусов испуганно выпучил глаза за стеклами очков.

— Испугался, студент! Ну-ну. Тебя эти ящички еще порадуют!

— А ты что, решил на ходу выпрыгивать?

— Не-е-ет, — растянул Радецкий. — С меня как с гуся вода: отключу голову и глазами собаки на все это дело смотреть буду. А вот ты нервишек не напасешься, это я точно знаю!

Радецкий прошелся к ящикам и обратно, держа руки за спиной. Остановился возле свернутой газеты, валявшейся на полу.

— Так, что там на воле? — он поднял номер “Стальной магистрали”. — Так-так… что?!

Это “что” вырвалось у Радецкого криком то ли удивления, то ли отчаяния.

— Чего кричишь? — неестественно спокойно спросил Турусов, решивший экономить свои “нервишки”.

— Послушай! Здесь объявление: “Требуются два сопровождающих, желательно — одинокие мужчины, для сопровождения груза “ТПСБ-1735” указанным маршрутом. Оплата сдельно-премиальная, повышенная. Предоставляется место в теплушке на весь маршрут, независимо от того, сколько времени он займет. С предложениями обращаться гор. Талдом, ул. Самуила Рысса, 7, кв. 3”.

— Не пора ли обратиться? — голос Турусова задрожал. — Кстати, эти ящики уже стояли в вагоне, когда мы прибыли…

Турусов подошел к грузу, склонился над деревянными кубами, внутри которых находилось нечто запакованное и запрещенное для вскрытия.

— Так и есть! — Турусов вздохнул. — Цифры на нескольких ящиках исправлены, две последние…

— Интересно, кто с ними до нас катался?! Наверняка они уже приехали.

— Кто знает! А может, сейчас в соседнем вагоне чай пьют!

— Да, конечно. Там, где лошадки твои любимые! — ухмыльнулся Радецкий.

У каждого человека есть свое слово, способное отвлечь, увести от мыслей и разговоров. Стоит только произнести одно такое слово — и собеседник уже не помнит, о чем вы спорили, что защищали, что опровергали. Он уже не в состоянии продолжить разговор, хотя и кажется, что он слушает, смотрит в глаза. Да, его взгляд направлен на вас, но смотрит он внутрь себя. Вы для него более не существуете. Не потому, что он вдруг перестал вас уважать. Просто вы произнесли его слово, которое, как красная кнопка, способно отключить человека от вас, от ваших проблем, заставить его вернуться к собственным вопросам, к старым нерешенным загадкам.