Юрий Невский - В сторожке, в парке, в черном сейфе

ты уезжаешь в деревню,

а когда возвращаешься

женщины носят разные туфли:

на одной ноге золотую,

на другой - пурпурную...

Нет, как же мне додумать до конца, виноват ли я, что забыл? А музыка летела, вбирала в себя, вибрировала - и шла тяжелыми приливами заката, посвистом стрелы, тарабанящим чревовещательным мороком... и кончилась быстро, оборвалась, вздрогнула и погасла, задрейфовала, свернула с курса, скукожилась в пространстве... Глубинный удар потряс наши тракторные недра, какие-то родовые схватки двигателя, вой расходящегося кругами сиренного эха... Погас свет. Мы определенно встали, упершись в давление невидимого предела. Все расхватались в тревожную мглу по своим местам вдоль путеводных нитей аварийного световода.

Мне бежать было некуда, с великим заклинателем чаек над морем мы пили чай в тусклом мерцании авариек.

- Плохое место, безотчетное... - булькал он уже от многих чашек. Какой-то впитыватель энергии, вся мелодия Космоса уходила в него, как вода в песок. - Я очень устал, очень... Никогда так плохо не играл! - Он помолчал, впитывая в себя чай и добавил: - Словно бы здесь есть еще кто-то... И ходит там, и бродит...

- Вот так вдарило! Авария, что-то случилось, - говорил я, отходя от заговора сигарных благовоний

- Да я не о том... - махнул рукой маг и чародей индийских народных инструментов.

- Вертолет скоро прибудет, заберет вас.

- Я хотел сказать...

Да так запоясал меня белый и синий Космос двумя змеями: белил и ультрамаринил из сжимающихся тюбиков Вселенной, замотал новобрачными простынками неопознанных географических континентов и голубыми шарфами разновеликой глыбы морей, заморочил птицами белых стихов из синей обложки ночи, стряхнул белоснежный пепел чаек с сигарет великих снежных равнин на мою майоликовую голову... Так предвещал меня орбитальный сон, предназначенно двигая белыми и синими фигурками событий в шахматных клетках багровых горизонтов давно решенной комбинации.

И на другое утро мы стояли. Усердная рассерженность лиц замкнулась на каких-то предродовых схватках. Прогресс недоуменно топтался у нас за спиной. Налетели специальные команды. Черт принес и компетентные органы. Один спец вызвал меня в библиотеку, где они расположились со своей канцелярией. Борода его победно кучерявилась черными и жесткими параграфами.

- Известно ли было вам, - начал он после сопутствующих недомолвок и околичностей, - что на тракторе находился и восьмой человек, не член экипажа?

Я слегка окосел. Да, здесь не представить себя глупой чайкой над глупым морем, они могли расшифровать записи компьютера.

- Правильно! - он будто подцепил крючком своего пальца пугливый шепоток моих мыслей. - Мы просмотрели записи компьютера, даже маршруты доставки пищи роботом! Значит... - теперь он выудил и свою рыбешку догадки, - вы были в преступном сговоре с видеоштурманом Изей Файбушевичем, который нелегально провез и содержал в нарушение штатного распорядка, свою э-э-э... любовницу! некую, некую... - Он стал ловить на столе какие-то худющие, разлетающиеся от работы вентилятора, бумажки. - А впрочем, это неважно, мы еще сами до конца не разобрались... Как говорят, "женщина на корабле - к несчастью"? - Он слегка хохотнул, не нарушая при этом, понятно, штатного распорядка, а я понял, что влип! Изя Файбушевич... - и черт его дернул?!

- Но это еще не все, - продолжала крючкотворная спецборода, посмотрите на эту развертку. Он протянул мне лист графической бумаги. Остановка двигателя произошла из-за внедрения в ротор некоего постороннего предмета. Местная ЭВМ не смогла определить ни состав, ни происхождение, ни назначение его, этого э-э-м... объекта. Он был расщеплен на атомные частицы перед тем, как сработала защитная блокировка. Вот его графическая расшифровка, - он стал тыкать и носиться вездесущим пальцем в сплетении и хаосе разноцветных линий и цифр. От всяческих формул и чертежей меня с детства тошнило, но тут я смог разобрать, точно, эдакую вытянутую, наподобие луковицы и с длинным горлом, штуковину.

- Вы видите, вы чувствуете.?! - священно шептал спецдотоха, брызгая слюной и крючками, - больше всего это напоминает космический летательный аппарат, явно чуждого нам происхождения! Возможно... инопланетное вторжение? - как вы думаете?

Я вернулся в свой отсек, закрылся и лежал. Я ничего не думал, мне было просто смешно: ...инопланетяне! вторжение! Больше всего этот э-э-м... объект напоминал мне л о п а т о ч к у д л я п е р е в о р а ч и в а н и я о л а д у ш е к! Я достал эту далекую от нашей жизни, черную и высохшую косточку столетий, сравнивал зрительно с обтекаемыми линиями графического чертежа. Сомнений быть не могло! - точь в точь такая и есть, но для чего понадобилось запускать это странное послание в наш двигатель? Я привязал неведомый подарок на проводок и повесил на грудь под курткой.

Все новоприбывшее люди и наши собрались в середине дня лететь на завод - или куда еще? - по своим делам. Или меня попросили подежурить (может быть, приказали?), или наоборот, запамятовали в суматохе, а возможно, мест не хватило, как это бывает - одним словом, остался на этой остывающей от гула и зноя работы, громадине. Провожал, когда они садились в оранжевую вертолеху специальной команды. С ними была и женщина, но черт бы меня побрал, если это не самая, что ни на есть, элементарнейшая, родная жена Изи! Раз или два бывал у них в гостях, вот и сейчас она улыбнулась мне блекло, печально махнула рукой. Что это за штучки такие!

И что бы я ни делал, время мое не заладилось. Машинально я перелистывал журнальчики, мок под дождиком душа, бродил по бесцветным коридорам, чирикал карандашиком на картонке, придумывал какую-то еду, но все это было тоскливо и никчемно, все пустое... Вечер свалился на меня, как картонный парашютист, закупорив и окружив переливами тугой парусящей ночи мое одинокое времяпрепровождение. Я стоял на самой верхней палубе - и жизнь моя клубилась вокруг, летела тишайшим безмолвием. До ужаса сладко любил я свое время, что узнавал беспрерывным клубком событий и происшествий, примет и тайных знаков, которые многие и многие не проживали, лишь давили тяжелым трактором или мчались - куда? - неизвестно! - в лопающемся автомобиле. Но дивная замочная скважина Вселенной блеснула мне - сигнальный костер?! Кому он? Кто там может быть? - впереди только ненастный зной и суриковые горы. Ничего. Плато Хурамчир.

Вот втемяшилось в голову, застрекотало камерой для съемок экстраважных событий с заново заряженной кассетой, я вбирал в себя происходящее, будто оптическим видоискателем, пленка звуков и голосов вращалась во мне изнутри. Ответный сигнальный огонь зажегся на сторожевой башне давнего предчувствия - или ожидания? - что я не мог не откликнуться на него, я шел, с хрустом шел по песку, уминая все эти ковыли и травы, возгласы давних кочевий - путаясь в звездном шелке парашютной ночи, дивными глазами хотел высмотреть, сухим горлом - выпить этот мираж... И через тридцать лет и три года той ночи я добрался до него - живого взаправдашнего огня, там сидели люди: мой старый знакомец человек-трава и еще один, его не знаю - распятый солнцем и черным ветром на кресте всех пыльных дорог, ведущих в пресвятые места, в затерянную золотую Мекку всепрощения, так мне показалось... Они жарили на рожне рыбу... Почему я знаю, что на рожне? - почему это был огонь, а они грелись подле него, коротали ночь, готовили еду? Возможно, это дурацкая картина сводила с ума, одного древнезаслуженного художника... одного художника... - вот стоит перед глазами, вот все и мнится мне, вот все и помнится... Они пластали ее на камне, они разгадывали серебристые знаки подводной жизни, открывали розовое дыхание над огнем, над самоцветными бликами истомившихся углей - и все это на заструганных палочках-рогульках, древних, как орудия пытки, крупно посолив раззявленные ломтики - движения их были как танец, некое общение немых - понятное и родное чем-то, забытое... - забытые глубинные краски, запахи, звук...