Наталия Никитайская - Вторжение Бурелома

Эта елка - в частной школе - запомнилась мне еще одним случаем. Мы играли не на сцене, а в большом дворцовом зале, вокруг великанской, красиво украшенной ели. Дети были от шести лет - нулевой класс - до десяти. Хорошие, раскованные, симпатичные в большинстве своем ребятишки. Когда появлялся Юрка - Баба-Яга - и строил свои козни - ребята реагировали очень дружно и правильно, но были и такие, что прятались за спины старших и даже хныкали от страха. И только один, шестилетний человек, не давал Юрке покоя. Налетал на него с кулачками, незаметно подкрадывался, щипал за ноги. В какой-то момент мне показалось, что терпение Юркино лопнет, и он поддаст пацану. Но Юрка только замахивался помелом, страшно вращал глазами.

- Боже мой! - причитал Юра, когда мы переодевались в классе, отведенном нам под гримерную. - Сама себе накликала беду! Бедная Бабушка-Еженька, обеи две твои ноги в синяках, стоять и то больно... Да что же это за парнек-то такой, не парнек, а сплошное наказание... И кто это был, кто? - спросил он вошедшую попрощаться с нами завучиху.

- Мой сын, - сказала она и подтолкнула мальчика вперед.

Юрка был уже без костюма и без грима. Мальчик его не узнал.

- А вот скажи нам, зачем ты налетал на Бабу-Ягу? Что хотел этим показать? Смелость? - допрашивал Юрка.

- Она у нас волшебную палочку украла, - пробурчал малыш. А потом с оживлением добавил. - Да если бы мы все на нее навалились, отобрали бы назад!..

Я посмотрела на мальчика с уважением. Пока у нас растут такие дети, наверняка от будущего можно ждать и хорошее.

- Спасибо вам, - сказала я завучихе. - У вас прекрасный сын. Мне бы такого! - добавила я и посмотрела на Леву.

Но он в этот момент был занят и на меня не взглянул - таким образом намек пропал зря, и только одно было неплохо - ревнивый Юра тоже не обратил на происшедшее внимания.

Однако сам по себе эпизод с мальчиком показался мне более стоящим, чем обычный житейский эпизод - таился в нем урок какой-то, правда, мною еще не усвоенный...

Звонок домой не был самым приятным. Отец не любил, когда я не ночевала дома. Но я была деловита, проста и не давала отцу повода заподозрить меня во вранье. Под занавес я попросила его продиктовать мне домашний телефон Анастасии Ивановны. Что отец и сделал.

- Ты хоть не забыла, что завтра Новый Год? Или за своими елками и репетициями, ты уже часов не наблюдаешь, дней, то есть?! - ворчливо спросил он.

- Папа, ну как я могу забыть, что завтра мне придется провести на работе всю ночь ?

- Но днем-то хоть будешь дома?

- А как же - надо отоспаться... Подарки вручить и получить...

- Ну и на том спасибо...

Анастасия Ивановна сняла трубку сама. И меня узнала сразу же.

- Маша?! Неожиданно вы позвонили, но тем больше доставили мне радости...

Я откликнулась на ее приветливую интонацию всем сердцем. Мне и без того было сегодня необычайно легко. Во мне жила потребность примириться со всем миром, принять его весь и поверить в его надежность, в его доброжелательность.

- Как вы живете, Анастасия Ивановна? Наступила пауза, какая-то тяжелая, принужденная. Потом раздалось:

- Маша, почему-то вам врать мне не хочется. Я живу плохо - с ощущением обворованности и обманутости... Только, ради бога, - спохватилась она вдруг, - не подумайте, что я плачусь, или сдалась, или прошу вашей помощи.

Ответ Анастасии Ивановны сразил меня. Я помнила ее удивительно сдержанной, постоянно словно бы напоминающей мне, что есть люди с поразительным чувством собственного достоинства, вызывающие уважение уже потому хотя бы, что их профессионализм непререкаем и глубок. Никогда не смогу забыть, как однажды при мне в библиотеку забрел только что переведенный, как потом выяснилось, из ПТУ с должности замдиректора по АХЧ на должность директора клуба одной из творческих организаций, человек и сказал, обращаясь к Анастасии Ивановне:

- Мне нужна книжка про Ахматову, или Ахматовой, называется на букву "Ж"...

Я поперхнулась и принялась мучиться в догадках, что бы это могло быть. А Анастасия Ивановна, не дрогнув, не показав ни презрения своего, ни удивления, просто произнесла:

- Вам, очевидно, нужна книга академика Жирмунского об Анне Андреевне Ахматовой, я принесу...

Сейчас, как я слышала, этот директор занялся издательским делом и "рубит бабки" на "Анжеликах" и "Тарзанах"... И процветает. И не жалуется на обманутость и обворован-ность...

- Анастасия Ивановна, мне кажется, мир еще поменяется. Это сейчас все встало с ног на голову - действительно, но... Она перебила меня:

- Маша, не надо утешений, пока мир меняется, меня не станет. Но я зря жалуюсь: жизнь моя не совсем даром прошла, если вы вот мне позвонили... И вообще, мне бы хотелось побольше узнать о вас. Где вы работаете? Я так давно не была в театре: к вечеру устаю, постарела да и страшно... Но с удовольствием пойду посмотреть на вас. Я до сих пор вспоминаю вашу дипломную работу, вашу Золушку. Мне казалось, что после Жеймо, никто не сможет хотя бы сравниться с ней, но вы, Маша, показали мне Золушку другой, менее наивной, но не менее прекрасной, и более стойкой... Я все потом думала, как вам это удалось...

- Да очень просто, Анастасия Ивановна, я играла себя, то есть то, чем я казалась себе... - я запуталась. Мне так приятно было это воспоминание! Я ведь не напрашивалась на комплимент, но теперь вышло, что сама же этот комплимент подхватила.

Однако меня еще и другое мучило: как я скажу Анастасии Ивановне, что работаю в ресторане, пою куплеты и задираю ноги. Впрочем, я вспомнила про елки и обрадовалась.

- Анастасия Ивановна, у меня родилось предложение. Приходите на елку. Вы ведь помните и Валю Кадмицкую, и Юру Полякова... Мы до сих. пор вместе. К тому же шестою мы работаем неподалеку от вас и днем, так что поход будет вам по силам.

Анастасия Ивановна приняла предложение с благодарностью. Мы договорились о встрече, а я поспешила занести время встречи с нею в свой дневник...

Уже повесив трубку, я ощутила, как необходимо, оказывается, было для меня поговорить с человеком поистине доброжелательным, кто помнит меня в том, что я считала своим призванием: в настоящей актерской работе... Я разволновалась. Мне захотелось вдруг доказать всему миру и самой себе, что никуда не делись мои актерские способности, что я могу сыграть и Офелию, и Ларису, и Юлию Джули, и Элизу Дулитл, и еще тысячу тысяч стоящих ролей...

"И все это предлагает мне Бурелом", - подумала я. И тут же скисла...

Откуда-то из глубин души вырвался тяжкий вздох: организовать бы театр без всяких сомнительных меценатов, просто на голом энтузиазме, на ночных репетициях, в свободное от основной - кормящей - работы время... Бывает же, что такие театры осуществлялись и приобретали мировую славу. Да, бывало. Да, приобретали. И в конце концов, обязательно находили спонсоров... И круг снова замкнулся на Буреломе. Спонсор, которого и искать не нужно...