Константин Фарниев - Взорванные лабиринты

— Я не обязан охранять всех сумасшедших.

— Допустим. Скажите, вы обследовали всю окружающую дом территорию?

— Но там развалины, — обозлился вновь комиссар, — и сплошные заборы. Не могли же они на машине перепрыгнуть забор.

— Неправда, — ледяным голосом осадил комиссара инспектор. — В другом квартале расположена бывшая авторемонтная мастерская. И если бы вы сразу заглянули туда или информировали меня о ней, преступники уже сидели бы за решеткой. Почему вы не сделали ни первого, ни второго? И… полицейские мундиры у преступников.

Муттон вскинул голову и непонимающе уставился на инспектора. Вдруг лицо комиссара начало наливаться краснотой. До него только стала доходить подоплека вопросов инспектора.

— Боже мой! — простонал Муттон. — О чем вы говорите?!

— Все о том же, господин Муттон. Еще не все. Мне известно, что вы находитесь в довольно приятельских отношениях с человеком, который является организатором преступления. Теперь мне становится ясным, каким образом преступники получили полицейскую форму и полицейский фургон. А ваши явные попытки сорвать мою работу, помешать успешному расследованию, ваше противодействие мне, когда я обращаюсь к вам за помощью? Что все это значит, господин Муттон?

Комиссар откинулся головой на спинку кресла, закрыл глаза. Острый кадык на его горле судорожно дернулся.

Инспектор с опаской глянул на комиссара. Как бы этот хлюпик не кончился от страха.

— Я ничего не могу сказать, господин инспектор, — тихо заговорил Муттон. — Все, о чем вы говорите, — сплошной бред. Мне несколько раз звонил доктор Eга и говорил, что вы подкапываетесь под меня, чтобы посадить на мое место инспектора Бейта — своего воспитанника. И я соответственно построил свое отношение к вам. Что касается остального, то это — чистая случайность. Я со многими в городе в приятельских отношениях. Мастерскую я просто упустил из виду. О документах к аппарату даже не подумал.

Комиссар поднял голову. Лицо его сразу как-то постарело, стало дряблым и жалким, в глазах была полная опустошенность.

В сердце Яви шевельнулась жалость. Разумеется, он не подозревал комиссара в соучастии в преступлении. Инспектор прибегнул к столь драматической инсценировке, чтобы узнать от Муттона, кто так настойчиво понуждает его противодействовать расследованию. Значит, доктор Eга — заместитель комиссара Снайда.

— Мне очень хочется вам верить, — мягко заговорил инспектор. — Признаться, мне самому неприятно подозревать вас в таких делах. Но обстоятельства против вас.

— Господин инспектор! — вскочил Муттон. — Я уже тридцать лет работаю в полиции и никогда…

В голосе комиссара почудились слезы.

— Успокойтесь, комиссар. Я снимаю с вас свои подозрения. Будем считать, что обстоятельства, которые я имел в виду, сложились случайно, независимо от вашей воли. Чтобы вы не сомневались в моем доверии к вам, я сейчас назову вам фамилию человека, которого вы хорошо знаете и которого я не без оснований подозреваю.

Муттон осторожно опустился в кресло и выжидающе замер.

Инспектор помедлил. Хотя он и не допускал мысли, что комиссар замешан в деле, в глубине души было к нему недоверие.

Муттон с сомнением посмотрел на инспектора, когда тот назвал фамипию: не разыгрывают ли его.

— У меня есть веские основания. Как только связисты прекратят забастовку, прошу вас организовать прослушивание всех телефонных разговоров этого человека. А пока необходимо учредить постоянное наблюдение за всеми его передвижениями и окружением, наиболее близким, конечно.

— Я никак не могу поверить, — глухо заметил Муттон. — Такой человек…

— К сожалению, комиссар, подобное встречается. Одним словом, будем считать, что наш разговор в первой его части не состоялся. Вы сами своим поведением и отношением к делу спровоцировали меня на столь неприятное объяснение.

Муттон нерешительно поднялся, бросив при этом быстрый взгляд на стол. Диктофонная запись-то осталась.

— Я уничтожу ее, можете не беспокоиться, — понял нерешительность комиссара инспектор. — Или отдать ее вам?

Яви выдвинул ящик стола, покопался там минуту и протянул Муттону кассету с пленкой.

Рука Муттона дрогнула, когда он брал кассету.

— Благодарю вас, господин инспектор, — тихо проговорил он. — Можете отныне рассчитывать на меня во всем.

— Надеюсь. А инспектор Бейт — детектив от макушки до пяток и лучше уйдет из полиции, чем согласится принять должность комиссара. Видимо, у Eга есть особые причины восстанавливать вас против меня.

— Он очень недоволен, господин инспектор, что дело профессора Фэтона поручено вам.

Комиссар вяло козырнул и вышел. В коридоре он замедлил шаг и глянул на большие настенные часы. Заканчивался уже шестой час седьмых суток нового года.

У себя в кабинете Муттон тяжело опустился з кресло и устало положил голову на скрещенные на столе руки.

Чертовски тяжелыми оказались новогодние денечки. То эта дурацкая история с деньгами, то исчезновение профессора Фэтона. Теперь забастовка. Кругом одни неприятности. И еще инспектор со своими подозрениями. Ловко он выстроил доказательства. Попробуй опровергни. Стоит ему позвонить комиссару Снайду, и конец. Назначат официальное дознание, и вполне достаточно для полного краха. Надо же было на виду у Снайда заходить в кабинет Eга. Ведь весь Главный комиссариат знает, что Снайд ненавидит своего заместителя, как конкурента на пост главного. Снайд вполне может подумать, что он, Муттон, заодно с Eга.

Комиссар поднял голову и медленно обвел взглядом кабинет. Вот уже десять лет он сидит здесь и нет никакой надежды на продвижение по службе. Нужен какой-нибудь крупный успех. Поймать бы несколько коммунистов. А как? Забастовщики все на одно лицо. Расстрелять бы несколько десятков или даже сотен, и все сразу вошло бы в норму.

Комиссар тяжело вздохнул и взъерошил свои жидкие волосы. Зазвонил телефон. Дежурный спрашивал, не пора ли сменить посты в городе.

— Пора, — буркнул Муттон и бросил трубку.

В столице он получил распоряжение держать под усиленной охраной круглые сутки пункты связи Лина и местную радиотелекомпанию. Муттон не знал, что правительство получило сигнал о готовящемся военном путче, поэтому связывал столь странное распоряжение с забастовщиками.

День предстоял тяжелый, и его следовало тщательно спланировать. Муттон вызвал из дома своего заместителя.

Инспектор, проводив комиссара до двери, подошел к окну. Ночь только-только начала отступать. День намечался пасмурный.

Яви минуты две постоял у окна, а потом прилег на диван. Голова раскалывалась от боли. Давно уже не переносил он таких нагрузок. За трое суток лишь одну ночь он поспал в нормальных условиях.