Ларри Нивен - Прохожий

Был полдень, горячий и голубой. Парк звенел и переливался голосами детей и взрослых, яркими красками их одежд. Попадались и старики — они пришли достаточно рано, чтобы занять местечко, но оказались слишком стары и слабы, чтобы удержать всю скамью.

Я принес с собой завтрак и медленно жевал сандвичи. Апельсин и вторую жестянку пива я оставил на потом. Люди сновали передо мной по дорожкам — они и в мыслях не держали, что я наблюдаю за ними.

Полуденное солнце припекло мне макушку, и я впал в оцепенение, как ящерица. Голоса взрослых, отчаянные и самозабвенные выкрики детей словно стихли и замерли. Но эти шаги я расслышал. Они сотрясали землю. Я приоткрыл глаза и увидел разгонщика.

Росту в нем было полных шесть футов, и вкроен он был крепко. Его шарф и синие просторные штаны не слишком даже вышли из моды, но как-то не вязались друг с другом. А кожа-по крайней мере там, где ее не прикрывала одежда, — болталась на нем складками, будто он съежился внутри нее. Будто жираф напялил слоновью шкуру.

Шаг его был лишен упругости. Он вколачивал ноги в гравий всем своим весом. Не удивительно, что я расслышал, как он идет. Все вокруг или уже уставились на него или заворочали шеями, пытаясь понять, куда уставились все остальные. Кроме детей, которые тут же и позабыли о том, что видели. Соблазн оказался выше моих сил.

Есть любопытные обыденного, повседневного толка. Когда им больше нечего делать, они подсматривают за своими соседями в ресторане, в магазине или на станции монорельссвой дороги. Оки совершенные дилетанты, они сами не знают, чего ищут, и, как правило, попадаются с поличным. С такими я ничего общего не имею.

Однако есть и любопытные-фанатики, вкладывающие в это дело всю душу, совершенствующие технику подглядывания на специальных занятиях. Именно из их среды вербуются пожизненные подписчики на «Лица в толпе», «Глаза большого города» и тому подобные журнальчики. Именно они пишут в редакции письма о том, как им удалось выследить генерального секретаря ООН Харумана в мелочной лавке и как он в тот день нехорошо выглядел.

Я-фанатик. Самый отъявленный.

И вот, пожалуйста, в каких-то двадцати ярдах от меня, а то и меньше,

— разгонщик, человек со звезд.

Разумеется, это разгонщик и никто другой. Странная манера одеваться, чуждые Земле драпировки из собственной кожи… И ноги, не приученные еще пружинить, неся вес тела в условиях повышенной тяжести. Он излучал смущение и робость, озирался с интересом, удивлением и удовольствием, возглашая безмолвно: я здесь турист.

Глаза, выглядывающие из-под плохо пригнанной маски лица, были ясные, синие и счастливые. От него не ускользнуло мое внимание, но ничто не могло омрачить его почти молитвенный восторг. Даже непослушные ноги, которые, наверное, нещадно ныли. Улыбка у него была мечтательная и очень странная. Приподнимите спаниелю уголки пасти — вы получите именно такую улыбку.

Он впитывал в себя жизнь — небо, траву, голоса, все, что растет кругом. Я следил за его лицом и пытался расшифровать: может, он приверженец какой-нибудь новой, обожествляющей Землю религии? Да нет. Просто он, вероятно, видит Землю впервые, впервые настраивается биологически на земной лад, впервые ощущает, как земная тяжесть растекается по телу, и когда от восхода до восхода проходит ровно двадцать четыре часа, самые его гены внушают ему: ты дома.

Все шло как надо, пока он не заметил мальчишку. Мальчишке было лет десять — прекрасный мальчишка, ладненький, загорелый с головы до пяток, А ведь в дни моего детства даже совсем-совсем маленьких заставляли носить одежду на улице. До той минуты я его и не видел, а он, в свою очередь, не видел разгонщика. Он стоял на дорожке на коленях, повернувшись ко мне спиной. Я не мог разглядеть, что он там делает, но он что-то делал — очень серьезно и сосредоточенно.

Прохожие на разгонщика уже почти не обращали внимания, кто по безучастности, кто от переизбытка хороших манер. Я же глаз с него не сводил. Разгонщик наблюдал за мальчишкой, а я изучал его самого из-под полуприкрытых век, прикидываясь старигеом, задремавшим на солнышке. Существует непреложное, как принцип Гейзенберга, правило: ни один подлинный любопытный не допустит, чтобы его поймали.

Мальчишка вдруг нагнулся, потом поднялся на ноги, сомкнув ладони перед собой. Двигаясь с преувеличенной осторожностью, он свернул с дорожки и пошел по траве к потемневшему от старости дубу.

Глаза у разгонщика округлились и вылезли из орбит. Удовольствие соскользнуло с его лица, выродившись в ужас, а потом и от ужаса ничего не осталось. Глаза закатились. Колени у звездного гостя начали подгибаться.

Хоть я и не могу теперь похвалиться резвостью, я успел подскочить к нему и подставить свое костлявое плечо ему под мышку. Он с готовностью навалился на меня всем весом. Мне бы тут же сложиться вдвое и втрое, но я, прежде чем сделать это, сумел кое-как доволочь его до скамейки.

— Доктора, — бросил я какой-то удивленной матроне. Живо кивнув, она удалилась вперевалочку. Я вновь обернулся к разгонщику. Он смотрел на меня мутным взглядом из-под прямых черных бровей. Загар лег ему на лицо странными полосами: оно потемнело повсюду, куда солнце могло добраться, и было белым как мел там, где складки хранили тень. Грудь и руки были расцвечены таким же образом. И там, где кожа оставалась белой, она побледнела еще сильнее от шока.

— Не надо доктора, — прошептал он, — Я не болен. Просто увидел кое-что.

— Ну конечно, конечно. Опустите голову между колен. Это убережет вас от обморока.

Я открыл еще не початое пиво.

— Сейчас я приду в себя, — донесся его шепот из-под колен. На нашем языке он говорил с акцентом, а слабость присуждала его еще и глотать слова. — Меня потрясло то, что я увидел.

— Где? Здесь?

— Да. Впрочем, нет. Не совсем…

Он запнулся, будто переключаясь на другую волну, и я подал ему пиво. Он посмотрел на него озадаченно, как бы недоумевая, с какого конца взяться за банку, потом наполовину осушил ее одним отчаянным глотнем.

— Что же такое вы видели? — осведомился я.

Прошлось ему оставить это недолитым.

— Чужой космический корабль. Если бы не корабль, сегодняшнее ничего бы не значило.

— Чей корабль? Кузнецов? Монахов?

«Кузнецы» и «монахи» — единственно известные инопланетные расы, овладевшие звездоплаванием. Не считая нас, разумеется. Я никогда не видел чужих космических кораблей, но иногда они швартуются на внешних планетах.

Глаза на складчатом лице разгонщика обратились в щелочки.

— Понимаю. Вы думаете, я о каком-нибудь корабле, официально прибывшем в наш космический порт. — Он больше не глотал слова. — Я был на полпути между системами Хорвендайл и Кошей. Потерпел катастрофу почти на скорости света и ожидал неизбежной гибели. Тогда-то я и увидел золотого великана, шагающего среди звезд.