Андрэ Нортон - Мы, женщины (Колдовской мир, Превращение)

В пещере послышались вздохи. Голос Ароны звучал сильно и звучно.

- Она поняла, что должна позаботиться о своем спасении сама. И вот однажды ее безумная он-госпожа обвинила деревенскую женщину в колдовстве и заставила Мирру, одетую как глава семьи, смотреть, как эту женщину сжигают живьем. Причем, она сделала так, чтобы все подумали, будто это приказала сама Мирра, .которая день и ночь спорила с ней, просила о справедливости, и никакие побои не останавливали ее. И тогда Мирра поняла, что она должна делать.

Эгил нахмурился. Нет, пожалуй, это не любовная история. Скорее рассказ о женском мщении.

Арона заговорила многозначительно и негромко.

- Мирра тайком поговорила с женщинами в своем доме, с теми, кто знал, что она их защищает, пытается о них заботиться и уберечь от безумца. Она договорилась с поварихами и с теми, кто прислуживал за столом. Своих он-сестер она не поставила в известность, потому что они поклялись повиноваться Тсенган и не причинять ей вреда, чтобы спасти жизнь Мирры, а они никогда не нарушали свою клятву. Она уговорила своих женщин найти какой-нибудь предлог и запереть ее двух он-сестер в комнате. Она подсыпала им в вино порошок, чтобы они уснули. Закрыла их, чтобы они могли сказать, что не нарушили клятву, потому что были беспомощны.

Арона помолчала.

- Затем она подсыпала в вино безумцев еще большую дозу и убила их всех. Некоторых ей пришлось добивать ножом, другие умерли от снадобья, но она их всех перебила. Потом она нашла своего коня и поскакала как могла быстрее к Дому Сокола, который безумцы осаждали и грабили много лет, но не могли взять. Мирра хотела рассказать своей двоюродной сестре женщине-соколу, что она свободна, а самцы мертвы.

В пещере царила мертвая тишина. Эгил думал об этой исключительной жестокости женщин давних лет. Голос Ароны зазвучал торжественно.

- В обычае тех лет было каждой женщине брать себе он-самца, который становился ее сестрой, чтобы он зачинал с нею дочерей. Такой самец назывался... - Она произнесла незнакомое Эгилу слово; очевидно, оно обозначает "муж". Ему захотелось позже отвести ее в сторону и разобраться в этом и в других вопросах. А Арона продолжала рассказывать.

- У родственницы Мирры, женщины-сокола, тоже была он-сестра-подруга, и эта он-сестра поступала также, как дикари. Она стала хозяйкой Дома Сокола и госпожой леди сокола, она договорилась с Тсенганом о дружбе и общей борьбе с другими разбойниками. И когда Мирра-Лиса пришла к ней, окровавленная, оборванная и измученная, ложная родственница обругала ее, обвинила в предательстве своего "супруга" и ее народа. Назвала ее злым неразумным ребенком, которым действует, не понимая, что творит.

Снова в голосе Ароны прозвучал гнев.

- Мирра очень рассердилась, потому что ценой огромных страданий спасла всех от злого разбойника. Но к ней пришла дочь женщины-сокола и поклялась быть ее сестрой и навсегда остаться с ней. Так и было.

Позже такие, как "муж" женщины-сокола, стали фальконерами. Они убили Мирру-Лису, как убивали всех, кто сопротивлялся их воле, и тогда женщины решили жить отдельно, потому что не осталось он-женщин, которые понимали бы приличия и доброту. Никто из нас не знает, почему они перестали вести себя достойно и сошли с ума, но мы не могли этого вынести. Поэтому разрешили им навещать нас только раз в году и то только в том месте, которое они для нас построили, в стороне от нашей деревни, где мы живем, и только с одной целью - дать нам дочерей. В обмен на это они забирают наших сыновей и делают из них фальконеров.

Арона перевела дыхание.

- Да будем мы все храбрыми, как Мирра-Лиса, и чтобы нам никогда не пришлось убивать или быть убитыми!

Эгил нахмурился. Плохое заключение для такого злого рассказа! Если Мирра не была опозоренной и изнасилованной, а являлась законной женой Тсенгана - глупой женщине нужно было объяснить это с самого начала, - в таком случае ее поведение - верх предательства. Неужели Арона считает героиней женщину, которая отравила собственного мужа? Эгил не мог в это поверить. Должно быть, просто наизусть рассказывает древнюю сказку, не понимая значения. Иначе как можно вывести из нее мораль и урок?

Когда они выйдут из пещеры - если выйдут, - он должен переделать эту сказку. Таков его долг как будущего хранителя записей деревни. И, конечно, совершив это, он сделает большой шаг к своей цели. Конечно, старуха привязана к старью, хотя оно и не имеет смысла. Но он и об этом позаботится.

Огни у входа поднялись выше, над горами раскатился гром, как бой гигантского барабана. Ветер заносил в пещеру ледяной дождь. Жители деревни отодвигались все глубже и глубже. Нельга, дочь Олвит, дрожащим голосом прошептала:

- Никогда не забуду праздник своего совершеннолетия!

Несмотря на ужас, Леатрис, дочь Хуаны, рассмеялась.

- Ты хочешь сказать, что предпочла бы стоять у стены, дожидаясь, пока Осеберг или Эгил не пригласят тебя танцевать? Когда у нас случались праздники, мама всегда заставляла меня петь и играть на арфе для гостей.

- Значит, ты сочинительница! - обрадовалась Нельга. - Офелис будет так рада, что в деревне появилась девушка, которая умеет петь! Свою последнюю помощницу она потеряла, когда та родила. Родился двухголовый ребенок, такой ужасный. Женщина плакала неделями, потом сочинила песню для целительниц и больше никогда не разговаривала. О, - вспомнила Нельга вопрос Леатрис, - в нашей деревне хозяйка должна приглашать гостей на танец. Я рада, что ты рассказала мне, как принято у вас. Я не хотела бы, чтобы Эгил решил, что мы невоспитанные. Леатрис, а ты можешь песней разогнать бурю?

Снова послышались раскаты грома, и так близко, будто молния ударила в эту самую гору; снова в пещеру занесло капли дождя. Леатрис посмотрела на Сельгу и неуверенно затянула балладу, которую пела в пастушьем лагере. Осеберг подхватил, добавив свой бас; Эгил тоже присоединился к ним. От этой песни они перешли к трагической "Клятве вдовы", потом к веселой "Болотной девушке", затем к забавной песне о фермере и его жене, которые ежедневно пытались заставить работать друг друга. А потом Леатрис запела еще более веселую песню о том, как кролик перехитрил лису.

Гора задрожала, словно в родовых муках. Леатрис пела, хлопая в ладоши:

- Не бросай меня в этот куст,

Не бросай меня в этот куст.

Кролик весело кричал:

- Не бросай меня в этот куст!

Деревенские девушки тоже захлопали и со смехом подхватили:

- Не бросай меня в этот куст,

Не бросай меня в этот куст...

Снова содрогнулась гора; грохот, подобный грому, на этот раз не прекращался. Постепенно он все усиливайся, становился громче и глубже, глубже и громче, гора тяжело вздрагивала, потом затряслась. Пол пещеры наклонился вправо, потом влево, и перепутанные женщины попадали на грубый камень. Закричали дети, животные поддержали их блеянием, лаем, квохтаньем как и полагалось каждому. Гора тряслась, словно пыталась избавиться от паразитов.