Андрэ Нортон - Мы, женщины (Колдовской мир, Превращение)

- Потому что мы хотим одного и того же, - выпалила Арона. - Или - в другом случае - мы хотим прямо противоположного.

Она отодвинула стул и попросила разрешения уйти от обеденного стола.

- Мама, тетя Ната, тетя Элен, я не хочу есть. - Она убежала на крыльцо и заплакала, плакала о Марис, о себе, о записях и о том, что произошло с момента появления Эгила, дочери Элизабет, в деревне.

Если Эгил выиграет, что ей делать?

Она может жить здесь и ежедневно ходить в Дом Записей, присматривать за свитками. Эгил этого не позволит, но сможет ли он ее остановить?

Предположим, сможет. Тогда она украдет записи и спрячет где-нибудь. Но где? И если старейшие назначат его хранительницей, они заставят ее вернуть свитки.

Допустим, она спрячет их так, что никто не сможет найти, и откажется возвращать. Самое плохое, что с ней могут сделать, - изгнать. Безумная Бетия, убийца, была изгнана. Бабушка Ангхард сама себя изгнала, и Пелиел, Дочь Лаэли, и брат Джомми. Аста, дочь Леннис, сбежала с торговцами. Это одна из возможностей уйти от хулигана.

Если бы только ей удалось поговорить с Джомми! В записях говорится, что в изгнании ему было одиноко и страшно, но переносимо. Он ткач и без труда зарабатывал себе на жизнь. А как заработает на жизнь изгнанный Писец?

Неожиданно Арона села в постели. Он-торговец рассказывал о месте, где может жить писец и где записи в безопасности, там их никто не подумает изменять. Лормт! Ей даже показали дорогу туда. Может, торговец предвидел, что она будет изгнана? Это совсем страшно!

Но такого не случится. Старейшие ни за что не отдадут записи чужаку, человеку, который их изменяет, лжецу и хулигану, желавшему смерти старой хранительнице. Или отдадут ему его записи, а ей - ее. В этом есть смысл, почему никто не может его увидеть? Почему не согласились сразу?

Арона снова повернулась в постели. Одеяла кажутся спутанными, подушка комковатой. Голова у нее зудела. Она встала и принялась неторопливо расчесывать волосы. Старейшие примут разумное решение. Если нет, то последствия такие ужасные, что о них страшно подумать.

Дни проходили, и старейшие начали ворчать. Чтение свитков - тяжелая работа, и они стали обвинять Арону в своих неудобствах. Подошло полнолуние, и кто-то другой отвез продукты Джомми Мудрому. Эйна, дочь Парры, подарила Этилу собаку, и Парра была очень довольна, потому что девочка часами играла с ней. Этил назвал собаку Клыком. У Ароны начали сдавать нервы.

Но вот к ней обратилась госпожа Бирка:

- Арона! Подойди ко мне и скажи, изменено ли здесь что-нибудь?

Девушка подбежала к жрице. Длинным искривленным пальцем жрица указывала на последнее слово в последней строчке Сказания о Мирре-Лисе, записанное ее сестрой-подругой Вариной-Соколицей. Небольшой знак ударения был изменен. Но этого оказалось достаточно, чтобы изменилось все значение. Было: "Я считаю это правдой, потому что слышала от человека, достойного доверия". Стало: "Я считаю это неправдой, потому что слышала от человека, недостойного доверия".

- О да! - воскликнула Арона. Глаза ее наполнились слезами при мысли о таком святотатстве. - Запись изменена, и таким образом, чтобы изменить смысл всего сказания. Видишь?

Эгил, стоявший рядом, снисходительно улыбался.

- Ты уверена? Когда ты в последний раз читала этот свиток?

- Год назад. А что? Я их все помню наизусть, - возмущенно вскричала Арона. - Изменить мою запись ради шутки - да! Переписать старинное сказание для собственного удовольствия - да! Но изменить то, что написано давно? О, Эгил, как ты мог? - бушевала она. - И что еще ты натворил?

- Я отыскал запись самой нашей покойной хозяйки, - заявил он и картинным жестом протянул свиток.

В нем было написано: "Я глубоко разочарована поведением Ароны, дочери Бетиас, и поэтому называю Эгил, дочь Элизабет, своей преемницей в Доме Записей". - И подпись: Марис, дочь Гайды, хранительница. Еще ниже инициалы, которыми она обычно заканчивала запись. Почерк неуверенный, как и следует больной. Арона ошеломленно рассматривала запись.

- Это подделка! - закричала она. - Писала не она, а он, как бы ни было похоже!

Раула, дочь Милены, взяла Арону за руку.

- С нас достаточно твоей ненависти, молодая женщина. Что бы ты ни имела против новой хранительницы, направь свои силы на что-нибудь другое.

- Старейшие, - негромко заговорила волшебница, - тот, кто однажды изменил запись, чтобы добиться своей цели, может изменить и другие. Вы спрашивали меня. Я отвечу: следует верить Ароне и не верить Эгилу.

Старейшая отпустила руку Ароны и подозрительно посмотрела на волшебницу.

- С тех пор, как у нас появились чужаки, Арона совершенно переменилась. Трижды она прерывала собрания. Она написала свиток, в котором одни исправления. Она знается с волшебством, вместо того чтобы выполнять свои обязанности, и видит в делах связанных с родственниками Эгила, не больше, чем ты госпожа волшебница. Разве не ты встала между живущими в Доме Записей, вопреки воле его хозяйки? Ненависть Ароны к Эгил вызывает у нас напряжение которое мы больше терпеть не будем. А я опасаюсь, что пока они не помирятся, неприятности будут продолжаться. Какая из нее хранительница, если перед нами свидетельство самой ее умершей хозяйки? Неужели кто-то посмеет оспаривать ее предсмертную волю?

Волшебница попыталась говорить, потом посмотрела на лица окружающих и замолчала.

Старейшая Раула отыскала свое веретено.

- Эгил, дочь Элизабет! - Юноша встал, он неожиданно показался всем высоким и стройным. Старейшая посмотрела ему в глаза. - Клянешься ли ты своей матерью и всеми предшествовавшими матерями, клянешься ли Доброй Богиней и страхом перед гневом Джонкары? Никогда не изменять ничего в списках, за исключением исправления собственных ошибок? Правдиво записывать все происходящее в деревне, ничего не опуская и ничего не прибавляя?

- Клянусь!

Старейшая отступила.

- Эгил, дочь Элизабет, дала великую клятву больше не делать ничего подобного. Арона, согласна ли ты присоединиться к ней, чтобы вы работали, как сестры одной матери?

Небо показалось Ароне огромным хрусталем, все звуки стали четкими и резкими. Никаких чувств - ни гнева ни страха - у нее не осталось. Она все сразу увидела ясно.

- Я уже сказала: только если он будет делать свои записи, а я свои, ответила она, кутаясь в шаль.

Старейшая вздохнула, посмотрела на Эгила, который слегка покачал головой.

- Значит, нет надежды примирить вас? - устало спросила она.

- Нет! - Арона решила прибегнуть к последней мере. Она думала об этом уже два месяца, но надеялась, что никогда не придется этим воспользоваться. - Я согласна приготовить тебе еду в последний раз, - голос ее дрожал, - прежде чем переберусь в дом матери. В обмен я хочу свои собственные записи, перо и чернильницу, половину пергаментов, которые я купила у торговцев, и маленькую рыжую кошку, которая тебе все равно не нужна.