Роджер Желязны - Хрономастер

Впрочем, нужно сказать, что выглядела она просто великолепно – хоть сейчас отправляй в гарем.

– Нет, мне не пришло в голову выяснить, солнце мое, – ответила фигурка. – А откуда взялось это имя? Корда постучал пальцем по биографии.

– В середине двадцатого столетия на Земле шла вторая из войн, которые они называли «мировыми». Одной из самых интересных личностей того времени являлся человек по имени Томас Эдуард Лоуренс – гораздо более известный как Лоуренс Аравийский. Во время войны он главным образом имел дело с арабскими народами. Им было сложно выговорить его имя, поэтому они назвали его «Аравии» – так они произносили «Лоуренс».

– Не очень-то похоже, – заметила Коломбина. – Ну и какая мне польза от того, что я про него узнала?

– Иногда такое знание оказывается весьма кстати, – ответил Корда. – Владелец этой вселенной мог выбрать для нее имя случайно, однако я так не думаю. Интерес, который он проявляет к Т.Э. Лоуренсу, возможно, позволит нам понять его образ мышления.

Голограмма кивнула, хотя внимание Коломбины было сосредоточено на подведении корабля к входу во вселенную.

– Тут имеется знак – что-то вроде «Держитесь подальше», – объявила она. – Мои сканеры не заметили никакого активного оружия.

– Отлично, – обрадовался Корда, – заводи нас внутрь. А на экране покажи мне Аравию, как только будет на что посмотреть.

– Есть, капитан!

И хотя Корда положил напряженные руки на панель управления кораблем, «Коломбина» без проблем проникла во вселенную Аравия. А на экране появилось ее изображение.

Самым крупным объектом была бинарная звезда. Блистающие шары, связанные друг с другом силой взаимного притяжения, исполняли причудливый танец. Глядя на них. Корда понял, что, если в эту вселенную снова вернется жизнь и они начнут вращаться со скоростью, превышающей реальное время, их переплетающиеся орбиты станут похожими на огненный знак бесконечности, что выгравирован на черном небосклоне.

Теперь же они замерли в стасисе, их танец больше не согревал вселенную – и виной тому неизвестный диверсант.

По орбите бинарной звезды вращались три планеты. Первая была больше Земли, золотисто-коричневая, с песчаными пустынями. Ее окружали сатурнианские кольца полуразрушенных скал. Вторая – зелено-голубая – напоминала Землю. И хотя ее не венчал яркий великолепный убор из сверкающих камней, взгляд притягивали белые лохматые облака; казалось, здесь вас встретят прохлада и уют. Третья планета была газовым гигантом, раскрашенным в желтые, красные и оранжевые полосы.

– Сканирование показывает, что на первой и второй планетах имеются признаки жизни, – сообщила Коломбина. – На первой население весьма малочисленно; на второй я разглядела несколько крупных городов.

– Направляемся на первую, – приказал Корда. – Могу побиться об заклад, что ключ спрятан именно там.

Голограмма резко развернулась и пронзила его изумленным взглядом. Колокольчики на одеянии Коломбины мелодично зазвенели.

– Почему, босс? Другая планета похожа на Землю, она такая симпатичная. На первой к тому же будет очень жарко. Я бы ни за что не стала там жить.

– А вот владелец этой вселенной стал бы, – возразил ей Корда. – Не забывай, что она названа в честь Лоуренса Аравийского, который лучшие годы своей жизни провел среди народов пустынь. Кроме того, Низзим Роктар – известная создательница пустынь – принимала участие в работе над созданием Аравии. Да и Тико Хиггинс щеголял одеждой, удобной для передвижения по пустыне.

Коломбина положила подбородок на кончик пальчика, помолчала немного, а потом кивнула:

– Думаю, в твоих рассуждениях имеется зерно здравого смысла, солнце мое. Я должна посадить наш корабль на магнитном севере?

– Поблизости, – ответил Корда. – Полагаю, на магнитном севере установлены какие-нибудь ловушки для простаков.

Коломбина хихикнула:

– Ну, вот уж чего про тебя нельзя сказать, так это что ты простак. Правда, солнце мое?

Корда сделал вид, что хочет запустить в нее чем-нибудь, и голограмма исчезла.

Песок. Песок. Песок в ботинках. Песок упрямо пробивается мимо очков, лезет в глаза. Кажется, что пыль уже забила все поры.

Песчаная буря началась в тот самый момент, как Корда отошел на некоторое расстояние от «Коломбины». Рене попытался выплюнуть песок, набравшийся в рот.

Ветер выл так громко, что он вряд ли смог бы вести переговоры с «Коломбиной», если бы у него не было имплантированного в горло микрофона и связи через очки. И вот, несмотря на чудовищную сухость во рту, он попытался задать Коломбине вопрос:

– Би, ты сможешь вывести меня назад к кораблю? «НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ, СОЛНЦЕ МОЕ». И хотя ответ прозвучал игриво, Корда почувствовал, что компьютер обеспокоен.

– Почему не получится? Выдай мне направление аудиотонов, и я пойду по нему. По мере моего приближения к кораблю делай их громче.

«Я УЖЕ РАССМАТРИВАЛА ТАКУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ! – Казалось, Коломбина обиделась. – ДЕЛО В ТОМ, ЧТО В ЗДЕШНЕМ ПЕСКЕ ИМЕЮТСЯ КАКИЕ-ТО ЧАСТИЧКИ, КОТОРЫЕ МЕШАЮТ РАБОТЕ МОЕЙ КОММУНИКАЦИОННОЙ СИСТЕМЫ. МНЕ УДАЕТСЯ РАЗГОВАРИВАТЬ С ТОБОЙ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО Я ВКЛЮЧИЛА ШИРОКОВОЛНОВУЮ ПЕРЕДАЧУ, ПОСЧИТАВ, ЧТО, УЧИТЫВАЯ СОСТОЯНИЕ СТАСИСА, НАС ВРЯД ЛИ КТО-НИБУДЬ ПОДСЛУШАЕТ».

Корда нахмурился. Заставил себя сделать несколько шагов вперед, надеясь, что выбрал правильное направление, и только потом ответил:

– Значит, я заблудился.

«ПОХОЖЕ НА ТО, БОСС. – Коломбина написала ответ на внутренней поверхности очков. – ТО ЕСТЬ Я ПРИМЕРНО ЗНАЮ, ГДЕ ТЫ НАХОДИШЬСЯ, – ГДЕ-ТО В ЭТОЙ МЕЧУЩЕЙСЯ ТУЧЕ ПЕСКА, – НО НЕ МОГУ ДО ТЕБЯ ДОБРАТЬСЯ, А ТЫ НИЧЕГО НЕ ВИДИШЬ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ТЕБЕ МЕНЯ НЕ НАЙТИ».

– Отлично.

Корда принялся раздумывать над альтернативными вариантами своего поведения. Он мог отключиться от консервированного времени. Песчаная буря тут же стихнет, и тогда Коломбина сможет придумать способ его вытащить. Проблема в том, что, как только корабль станет что-нибудь делать, снова начнется буря.

Другая возможность была очевидной – нужно переставлять ноги и надеяться на то, что удастся выбраться из этого кошмара – или ветер стихнет, – прежде чем у него иссякнет запас времени. Если это произойдет. Коломбина в любом случае его спасет.

Какое-то смутное чувство – нельзя сдаваться, нужно продолжать бороться! – заставляло Корду сражаться с песчаной бурей. Очки защищали глаза от серьезных неприятностей, но открытые участки кожи безжалостно секли мчащиеся куда-то песчинки, а уши болели от пронзительного воя ветра.

Уже почти ничего не понимая, Корда попытался убедить себя, что ветер на самом деле над ним не потешается, – и вдруг ударился ногой о какой-то твердый предмет, слишком маленький, чтобы оказаться боком корабля. Корда наклонился, потрогал, сообразил, что это не камень и не дерево, а нечто гладкое и округлое.