Георгий Бовин - Дети Земли

— Помни: текущее мгновение — дверь, сквозь которую будущее стремится в прошедшее… — снова громоздятся в её мозгу глыбы слов, смысл которых неохватен. — «Но ведь я же читала это! — борется Галя с кошмаром. — Это написал Фламмарион! Вот сейчас возьму и проснусь, и всё кончится».

— Вселенная безгранична! Смотри! — властно говорит ей Игорь Никитич. Нет, это не он, это отец! Да, да отец, живой и любимый! Как же она раньше этого не понимала? Она нежно приникает к его плечу, и они вместе всматриваются в чёрную бездну.

И вот впереди, далеко-далеко, появляется голубой комочек. Скоро он разрастается в туманный завиток, который ширится, заполняет небо, распадается на бесчисленные звёзды и вихрем несчётных искр налетает на корабль.

И снова впереди загораются всё новые и новые сиреневые звёзды. Пролетая мимо, они проходят через все цвета радуги, багровеют и гаснут.

Галя смотрит вперёд с удивлением и смутной тревогой: одна из звёзд не уступает дороги. Она упорно стоит на пути и растёт на глазах, изливая потоки ослепительного света. Игорь Никитич и Константин Степанович суетятся у пульта управления, пытаясь отклонить корабль… Поздно! Вот она, жадная огненная пасть, разинутая на полнеба! Налетела, замкнулась, испепелила…

— Ох! — Галя со стоном приоткрыла веки. Откуда-то снизу прямо в глаза бил ослепительный солнечный луч. Кабина была перевёрнута вверх дном. Галя лежала спиной к полу, который стал потолком, и смотрела вниз. «Почему я не падаю?»- подумала она и тотчас решила, что это продолжение сна и удивляться не стоит. Самое непонятное заключалось в том, что неподвижное яркое Солнце находилось где-то внизу. Это было совершенно ни с чем не сообразно. Галя зашевелилась и повернулась на бок. Теперь низом ей стала казаться стена кабины, на которую она смотрела. Ей стало не по себе.

Она огляделась. Все ещё спали, за исключением Константина Степановича, который, медленно перебирая руками, полз по стене вниз головой. Ноги его вяло болтались в воздухе, ни к чему не прикасаясь. Галя почувствовала, как острый холодок страха пробежал по спине. Она с тоской смотрела на более чем странные манипуляции старого профессора, ничего не понимая.

Вдруг Константин Степанович нечаянно выпустил из рук поручень, за который держался, и беспомощно забарахтался в воздухе, подобно не умеющему плавать человеку, попавшему в воду. Воздух держал его на весу, и сколько профессор ни старался сдвинуться с места, это ему не удавалось. Он продолжал делать нелепые движения в каком-нибудь полуметре от стены, не в силах до неё дотянуться.

Видимо, решившись на что-то, он сердито крякнул, подогнул ногу и, приняв совершенно нелепую позу, начал стаскивать ботинки. Затем деловито осмотрелся и запустил им в пространство между окнами. Ботинок ударился о стенку, отскочил и медленно поплыл по воздуху, а Константин Степанович сдвинулся, наконец, с места и, добравшись до стены, крепко уцепился за выступ.

И тут Галя внезапно поняла, что она находится в мире, где нет тяжести. Она весёлым шёпотом окликнула астронома, быстро освободилась от застёжек и прыгнула к потолку, но, не рассчитав, перевернулась в воздухе и стукнулась затылком о твёрдую обшивку… В глазах у неё завертелись огненные круги.

— Что ты делаешь? — закричала проснувшаяся Маша. — Осторожней, осторожней, а то изобьшься о стены! — крикнула она, отстёгивая ремни.

В этот момент Галя опустилась на пол. Она ударилась коленками и локтями и закричала от боли, а пол тем временем медленно уплыл из-под ног, и Галя снова понеслась по воздуху. Зажав в руке конец ремня, прикреплённого к койке. Маша прыгнула следом и успела схватить её за ногу. Через несколько секунд обе девушки благополучно сидели рядом и устанавливали объём Галиных повреждений. К счастью, ничего серьёзного не случилось, и разбуженные шумом остальные обитатели кабины забросали Галю шутками за её неловкость.

На первых порах отсутствие тяжести создавало массу неудобств. Умываться можно было только с помощью губки. Вода, оставленная в неплотно закрытом сосуде, выливалась через край, растекаясь куда попало. Иногда её капли собирались в радужные шары, которые плавно носились по воздуху, как мыльные пузыри. Встреча с ними сулила мало приятного: вода моментально впитывалась одеждой.

Пищу варили с постоянным риском ошпариться, так как это производилось в герметически закрытой посуде. Особенно трудно было есть: о тарелках и ложках пришлось совсем забыть. Суп высасывали из широкогорлых бутылок через резиновые соски. Твёрдую пищу прикрывали особыми сеточками, чтобы она не разлеталась во все стороны при первом же неосторожном движении.

Однако главное неудобство заключалось в том, что нужно было постоянно пристёгиваться ремнями к сиденьям. Стоило забыть сделать это, и неосторожно пошевельнувшийся человек плавно взлетал и беспомощно барахтался в воздухе до тех пор; пока его не прибивало к стене или потолку. Хорошо ещё, если он приближался к препятствию лицом, а не спиной или затылком, как это случилось с Галей на второй день путешествия.

Впрочем, все очень скоро научились управлять своим телом в воздухе. Чтобы перевернуться во время полёта, достаточно было сделать десяток круговых взмахов руками. Стоило прекратить движение — и тело переставало вращаться. Константин Степанович сказал, что именно таким способом перевёртывается кошка, брошенная спиной вниз.

Оказалось, что постичь всю премудрость передвижения в состоянии невесомости вовсе не так трудно. Через несколько суток даже Николай Михайлович достаточно освоился с ней, и случаев, когда кто-либо из экипажа отпускал по оплошности поручни, почти не било.

Головокружения и замирания сердца, которые в первые часы жизни в мире без тяжести возникали ежеминутно, теперь случались всё реже и реже. В конце концов путешественники настолько приспособились к своему новому состоянию, что оно почти не вызывало неприятных ощущений.

И тогда постепенно стали обрисовываться новые возможности, которые открывала невесомость. Значительно снизилась общая утомляемость. Исчезли неудобства, связанные с продолжительными наблюдениями в телескоп.

Как врач, Ольга Александровна вскоре отметила улучшение здоровья всех участников экспедиции. Время от времени по её советам кабину отделяли от «Урана» и раскручивали так, что человек начинал весить вдвое, я то и вчетверо больше, чем на Земле. Ольга Александровна заставляла всех при этом заниматься обычной работой. На её языке эта мучительная процедура называлась «профилактической гимнастикой». Синицын ворчал, молодёжь смеялась, а неутомимый Игорь Никитич на все жалобы Николая Михайловича только отшучивался.