Георгий Бовин - Дети Земли

— А почему бы вам не присвоить ей чье-нибудь имя? — вкрадчиво спросил Синицын, в свою очередь следя за Беловым.

— Что-то я вас плохо понимаю, Николай Михайлович! — произнёс Игорь Никитич, пряча улыбку. — Назвать новую землю именем кого-нибудь из членов экипажа — нескромно, а присваивать ей имя учёного, не имеющего прямого отношения к открытию, — значит оказать и ему и себе величайшее неуважение.

Синицын удовлетворённо кивнул и открыл было рот для нового «коварного» вопроса, но тут из фотолаборатории пулей вылетела Галя, держа в руках проявленный снимок.

Оглядевшись, она бросилась к Игорю Никитичу.

— Смотрите, смотрите, ведь это растения! — закричала она, тыча пальцами в фотографию.

Игорь Никитич осторожно взял ещё мокрую карточку. С неё смотрел унылый ландшафт Южного материка. Но острый взгляд учёного сразу схватил особенность снимка. Плоские камни, на глаз более светлые, чем окружающий грунт, на снимке были почти чёрными.

Снимок переходил из рук в руки. Даже Максим, ведущий корабль, бросил на него беглый взгляд.

Константин Степанович кашлянул, взял Галю за руку и, старомодно расшаркиваясь, торжественно произнёс:

— Уважаемая Галина Семёновна! — Галя даже вздрогнула от столь официального вступления! — Позвольте мне первому принести вам мои искренние поздравления по случаю открытия вами растительности на Венере!

— Но, Константин Степанович, вы же сами меня учили делать такие снимки с Марса, — ответила раскрасневшаяся Галя.

— Учить было моё дело, но вам никто не поручал делать их здесь. Они — ваша инициатива, вы первая поняли, что на них изображено. Поэтому вам принадлежит и честь этого замечательного открытия.

Друзья окружили Галю, наперебой поздравляя её с успехом. Последним подошёл Игорь Никитич.

— От души поздравляю вас, Галочка, с большой удачей! Я…

Игорь Никитич остановился, видимо подбирая выражения. Он стоял, не выпуская Галиной руки, с нежностью и глубокой затаённой грустью глядя в её добрые, доверчивые глаза.

— Я бы отдал всё на свете, чтобы понять, почему вы так… — Игорь Никитич не смог докончить фразы, которая, может быть, рассеяла бы непонятное тёмное облако, которое всё время висело между ними и лишало их отношения простоты и естественности.

Неожиданно корабль начал стремительно проваливаться, и люди повисли на поручнях, Впереди закачался смерч. Чтобы избежать столкновения, Максим так круто положил «Уран» на крыло, что могучий корабль задрожал, а путешественники покатились по полу.

Как только «Уран» выровнялся, все разбежались по местам. Белов сел в командирское кресло, а Сидоренко на всякий случаи принял дублирующее управление.

«Уран» снова вступал в полосу бурь. На этот раз опасность была несравненно большей, так как внезапно надвинулись сумерки, которые быстро сменились кромешной тьмой. Мрак был наполнен ветром и влагой.

В помощь радару были включены прожекторы. Вскоре под низко летящим кораблём замелькала суша — родная сестра виденной прежде. По мере приближения к экватору буря усиливалась.

Вдруг впереди возник приятный голубоватый свет. Игорь Никитич приказал выключить прожекторы. Все, кроме ведущего корабль Сидоренко, столпились у окон.

Суша кончалась. Впереди расстилалось безбрежное море. Но какое море! Вся вода насквозь светилась ярким лунным светом. Тяжёлые валы набухали и разливались каскадами мерцающей ртути. Даже летящие по воздуху клочья пены испускали сияние. Казалось, море было покрыто полупрозрачной вуалью из светящихся кружев. Там, где волны разбивались о берег, вырастали замки, сотканные из лунных лучей. Достигнув туч, они на миг застывали и беспорядочно рушились, чтобы тут же снова восстать.

Всё море искрилось, сияло, фосфоресцировало. Свет, испускаемый водой, был настолько силён, что в неосвещённой кабине темнота сменилась полумраком. Только небо, покрытое низко нависшими тучами, было густо-чёрным. Световой игры моря оно не отражало и казалось зловещим. Кромка прибоя уже час как осталась позади, а корабль по-прежнему мчался над светящимся океаном, среди всплесков жидкого огня. Но вот постепенно сияние стало уходить в глубину, меркнуть и, наконец, исчезло бесследно.

Корабль вступил в северное, зимнее полушарие планеты. Наружная температура падала с каждой минутой. Тучи спускались всё ниже, заставляя «Уран» всё время маневрировать. Лучи прожекторов то и дело обламывались, упираясь то в клок низкого облака, то в завиток гигантской волны. Если бы не радар, продолжать полёт в этой грозной тьме было бы невозможно.

Игорь Никитич, затянув потуже ремни, чтобы болтанка не мешала писать, медленно выводил в вахтенном журнале:

«Уран» пролетел над фосфоресцирующим участком океана протяжённостью свыше тысячи километров. Предполагается, что свечение вызвано находящимися в воде микроорганизмами. По мере приближения к более холодным областям свет постепенно ослабевал, уходя под поверхность. Возможно, что светящиеся микроорганизмы предохраняют этим себя от воздействия зимнего холода. Очевидно, аналогичный способ они применяют и при чрезмерном нагревании воды во время длинного летнего дня, когда температура её наружных слоёв в экваториальных областях достигает точки кипения. Проверить эти предположения поручено проф. Петровой».

Уже свыше тридцати пяти часов бодрствовал экипаж «Урана», но никто не соглашался лечь спать: боялись упустить какое-нибудь новое чудо. Наконец по приказанию Ольги Александровны Галя, Константин Степанович, Сидоренко и Синицын, приняв дозу лёгкого снотворного, улеглись с условием, что их разбудят, когда корабль приблизится к Северному полюсу.

Вслед за ними по настоянию Белова легла отдохнуть и сама Ольга Александровна. Корабль вела молодёжь: лётчик Медведев и штурман Мария Миронова. Из старшего поколения бодрствовал только капитан. Казалось, он целиком ушёл в работу над вахтенным журналом. Только внимательный взгляд, которым он изредка окидывал приборы, выдавал напряжённое внимание и готовность к действию.

Неожиданно повалил густой липкий снег: мириады белых хлопьев понеслись навстречу кораблю, мгновенно залепив окна. Корабль ослеп. Если бы не радар, положение могло бы стать чрезвычайно опасным. Максим включил наружный обогрев. Но снег нёсся сплошной стеной. Прижимаемый встречным потоком воздуха, он плотно налипал на стёкла и удерживался на них густым слоем.

Продолжать в таких условиях полёт вблизи поверхности планеты стало опасно. По сигналу Игоря Никитича «Уран» взмыл и стремительно понёсся сквозь толстый слой облаков. На высоте двенадцати километров наружные стёкла наконец освободились от облепившего их снега, и корабль «прозрел».