Журнал «Если» - «Если», 2012 № 09

Гэмлин махнул рукой.

— В таком случае, сюда.

Я потрепал Пьера по плечу и подхватил винтовку.

— Вы позаботитесь о нем? Я имею в виду, что его надо похоронить.

Гэмлин кивнул.

— Мы завалим пещеру, когда будем из нее выбираться.

Я выбрался из-под обломков убежища, щуря глаза от бледного света раннего утра. Гэмлин вывел меня к разрушенному блиндажу, отрыл проход в засыпанном туннеле и, когда я вылез наружу, снова запечатал. Мы простились, не сказав друг другу ни слова.

Накрапывал дождик, и люди в окопах были в германской форме. Атаку удалось отбить. Мой вид вкупе с разрушенным блиндажом объяснили без слов, почему я не участвовал в бою. Несколько бойцов подошли ко мне, на их лицах читались изумление и потрясение. Они радовались и хлопали меня по спине. Да, со мной все в порядке; нет, взрывом меня отшвырнуло в угол, и я потерял сознание, вы просто не нашли меня в темноте. А как тут дела? Какие потери?

Я приподнялся на цыпочки, чтобы оглядеться, и увидел невдалеке знакомое лицо.

— Зигги! — закричал я и замахал рукой. — Живой! А у меня для тебя есть потрясающая история!

Зигги улыбался в ответ. Он не махал мне рукой, просто скалился, зубы его казались очень белыми, а глаза глядели прямо на меня. У него не было половины черепа, а упасть он не мог, потому что запутался в мотках колючей проволоки первого ряда заграждений.

Перевел с английского Евгений ДРОЗД

© Michael Alexander. In the Trenches. 2012. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Fantasy and Science Fiction» в 2012 году.

Наконец Крозельчикюс купил новейший гелиофор.

Крозельчикюс был равнодушен к искусству. И в особенности к искусству гелиографии. Но у него был план, в котором покупка гелиофора значилась третьим пунктом. И Крозельчикюс строго придерживался этого плана.

Гелиофор привезли в воскресенье вечером техники Штайнграу, которых сопровождал хвост с оружием. Хвост — невысокий, не слишком опрятный тип с крысиным лицом — придирчиво изучил дом Крозельчикюса, самого Крозельчикюса и его разрешительные бумаги. С особым недоверием хвост обнюхал патент — свеженький, пахнущий лаком и буквами.

— Теперь вы в сером списке, Крозельчикюс, — сказал хвост, протягивая ключ на латунной цепочке. — Ведите себя хорошо. И будьте бдительны.

Крозельчикюс не стал отвечать.

Пока он подписывал бумаги — накладные, договор и уведомление об ответственности, — хвост устроился рядом с радиоприемником и принялся крутить ручку настройки.

«…поздних работ Нисефора Ниепце… управления, пан Бодани заявил… согласно закону… расколется легче стекла… смертная казнь…» Крозельчикюс отдал бумаги экспедитору, решительно выключил радиоприемник. Хвост широко улыбнулся и, не сказав ни слова, вышел прочь. Вслед за ним покинули дом экспедиторы, оставив у двери небольшой ящик с гелиофором.

Крозельчикюс оглядел комнату: убедился, что линии все так же параллельны и все вещи занимают строго отведенные для них места, не двигаются и молчат; слегка прикрутил керосинку. Лампа недовольно зашипела и в знак протеста забрызгала стол керосином. Крозельчикюс проигнорировал этот ее жест. Плотно задернул шторы. Прислушался. Из-за окна доносилось равномерное жужжание гидравлической машины.

Гелиофор был что надо. С кассетой на двенадцать пластин. С объективом от Герца. В собранном виде он представлял собой строгий чемоданчик, обитый черной кожей, с металлическими рычагами по бокам и крепким замком, ключ от которого оставил хвост. Такой передовой гелиофор Крозельчикюс видел вблизи впервые. Весь курс обучения в школе гелиографии Крозельчикюс, как и его сокурсники, прошел в теории. К теории прилагались деревянные макеты современных гелиофоров, так что Крозельчикюс знал, как обращаться с любым из них. Кроме того, он был хорошо знаком с моделями, устаревшими настолько, чтобы попасть в музей.

Крозельчикюс осторожно поставил гелиофор на стол, отпер замок и откинул переднюю панель. С щелчком выдвинулся объектив, растянулась гармошка меха. Крозельчикюс затаил дыхание. Неожиданно он осознал, что не только ради результата, но и ради процесса не терпится ему сделать первый снимок. Патента на съемки при искусственном освещении у Крозельчикюса, разумеется, не было: лишние расходы, а в перспективе — больше внимания со стороны серых. Потому следовало дождаться утра.

Крозельчикюс захлопнул переднюю панель, запер аппарат и убрал его в нижний ящик бюро.

Уже в спальне он достал из упаковки один порошок люминала, высыпал содержимое в стакан воды и выпил. Заснуть самостоятельно, зная, что в соседней комнате ждет своего часа новенький гелиофор, Крозельчикюс вряд ли смог бы. С некоторых пор он стал плохо спать: засыпал долго, просыпался часто, но хуже всего были сновидения — яркие, красочные, тревожные. Просыпаясь, Крозельчикюс помнил их в мельчайших подробностях — известный признак душевного нездоровья.

Он успел подготовить воду и приборы для утреннего туалета, равнодушно полистать старый альманах и в сто двадцать третий раз детально обдумать свой план завоевания Агаты, прежде чем сон оглушил его.

Этой ночью снились Крозельчикюсу волки цвета грозового неба. Они были совсем рядом, дышали Крозельчикюсу в спину и шептали страшные слова.

Крозельчикюс проснулся ровно в восемь. Умылся, побрился. Надел свежее белье, новый клетчатый костюм, черно-белые оксфорды и круглые очки. Этого дня он ждал почти вечность. И спланировал его по минутам.

Не завтракать. Взять гелиофор. Покинуть дом, пересечь улицу, свернуть на Плахты и пройти полквартала — до кафе «Зарадли». Устроиться на веранде, в углу. Гелиофор небрежно поставить на стол. Агата появится как раз в тот момент, когда Крозельчикюс, откушав кофею, примется выбирать ракурс для гелиосъемки. И…

Четвертый шаг его плана. Первые три — обучение в школе гелиографии, получение патента и покупка гелиофора — были выполнены строго по графику, назначенному полгода назад. График этот представлялся Крозельчикюсу соломинкой, хрупкой и ненадежной. Единственной опорой в бушующем океане, каким обернулась вдруг окружающая реальность.

Это случилось в мае: спокойная, прилично-монохромная жизнь Крозельчикюса взорвалась нежданным фейерверком и рассыпалась безумной мозаикой, которую Крозельчикюсу так и не удалось собрать воедино. С тех пор Крозельчикюс мог держаться на поверхности серой обыденности, только неукоснительно следуя плану.