Андрей Нуйкин - Посвящение в рыцари

- Не хотелось бы объяснять азы, но ход истории определяют не бомбы, а объективные законы развития.

- Ладно. Объективных законов тоже нам подбрось пару ящиков. В хорошем деле все пригодится, но упор все-таки сделай на бомбы. Эх, пулеметик бы хоть один!

- Вы что, тронулись тут без меня? - спрашиваю. - Они нас как почетных гостей теплом окружают, а мы...

- Что-то быстро ты из защитника слабых и униженных в гостя превратился. Сладким пирогом тебя во дворце накормили? Забыл, что тебя в гости-то, как собачку на веревочке, громилы эти привели? А ну-ка, пошли, гостенек, я тебе кое-что покажу.

Задира схватил меня за руку и почти силой потащил за собой. Следом вдоль стенок засеменили два горбатеньких вымрука. Впрочем, слишком коротенькие у них все-таки были ножки. Через пять минут карлики пропали из вида.

- Вот сюда... Теперь сюда...

Мы вошли в какие-то ворота и оказались на большом хорошо утоптанном плацу, над которым стоял сплошной гул. По всей площадке туда-сюда маршировали небольшие группы сереньких. За каждой группой наблюдал свой карлик. В одной руке у него был свисток, в другой - длинный гибкий хлыстик. Отряды то обозначали шаг на месте, то устремлялись вперед, совершая четко очень сложные повороты и перестроения, кололи чучела деревянными ружьями, кричали "ура" и снова маршировали, не то распевая, не то декламируя какие-то речевки на ходу.

- Строевая подготовка! - догадался я.

- И школа. Мяукалка правду сказала. Они все науки вот так, на ходу, хором разучивают. Подойди, послушай.

Я подошел. Прямо на нас двигалось с десяток вспотевших пропыленных ушастиков. С остервенением они ревели в такт: "Пятью пять - двадцать пять, как учил Великий".

Вот эта шеренга сделала дружно поворот направо, а на их место выплыла другая, повторявшая хором:

"Сила наша в нашей серости! Сила наша в нашей серости!.."

А вот проходят совсем малыши. Ого, эти поют. Марш какой-то. Чтобы лучше расслышать, мы пошли рядом. Дети не столько пели, сколько скандировали:

"Всегда по ветру нос держать...

Подозревать отца и мать...

Другому глубже яму рой...

Кто предал друга, тот герой...

Не верь судьбе, не верь себе...

Но верь проклятью и мольбе...

Всяк за себя, все против всех...

Чужое горе - твой успех!

Любовь, друзья - пустой гипноз,

Прекрасен только лишь донос.

Честь - трудно есть, мечта - пуста,

Реальна только клевета...

Взвевайся знамя, тверже шаг...

Кто не горбатый, тот наш враг...

Коли его штыком в живот...

Чтоб стал счастливым твой народ..."

- Сто-ой! - закричал командовавший группой карлик. И, подскочив к одному из ушастиков, начал хлестать его по ногам, приговаривая:

- Опять рот впустую разеваешь?.. Опять слова не выучил?..

- Ах ты, каракатица кривобокая! - взорвался Задира, и не успел я опомниться, как вырванная из рук вымрука плеть гуляла по его собственным спине и бокам.

Карлик настолько оторопел, что даже не защищался, только таращил на Задиру полные недоумения глаза.

- Бунт? - шепотом спросил он. - Непослушание при исполнении?

Наконец-то, видимо, до него дошел смысл происходящего. Он бешено завертел глазами и, сунув в рот свисток, залился полицейской трелью.

- Оставь его, мы же тут чужие люди! - тянул я Задиру. Но с разных сторон к нам уже мчались со слоновьим топотом громилы-стражники. В руке оруженосца сверкнул топорик. Вряд ли он помог бы нам, но, к счастью, в эту минуту появились запыхавшиеся карлики-шпики, отставшие от нас возле дворца. Они что-то закричали стражникам, и свирепые лица тех сразу приняли обычное бессмысленно равнодушное выражение. Отхлестанный карлик, однако, выпучив глаза, продолжал свистеть. Похоже, что непослушание в Серляндии было настолько сверхъестественным событием, что фельдфебельский разум этого не вынес. Один из шпиков вынул изо рта рехнувшегося вымрука свисток, прихлопнул его несколько отвисшую челюсть и повернулся к нам.

- Мы будем вынуждены доложить КУДА ПОЛОЖЕНО о случившемся. А пока извольте пройти в свои комнаты.

Бедным ушастикам, оказавшимся свидетелями данной сцены, захлопнуть рты никто не догадался. Так и остались они на плацу, окаменевшие от испуга и удивления...

Комнаты нам отвели во дворце небольшие, но чистенькие, со светло-серыми стенами и несколько более темной мебелью. Металлические украшения на окнах, правда, очень напоминали решетки, но, возможно, это было случайное совпадение.

- Эх, балда я, балда! И уши холодные! - переживал Задира. - Чего я вылез? Все теперь сорвется! План восстания не разработан, оружия еще нет, методам баррикадных боев ушастики не обучены!..

Но уже на следующее утро наш домашний арест был кем-то отменен, и Задира сразу ожил.

- Чудесненько! - потирал он руки. - Значит, про революцию они пока не догадываются. Что ж, через два дня мы будем в силах устроить очень миленький, очень веселенький государственный переворотик! Давай-ка, Алеха, двинем прямо в массы и провернем среди них агитационно-просветительную работу.

- Эй вы, пролетарии! Жми сюда к нам, - обратился он к трем сереньким, с которыми мы столкнулись в укромном уголке сада. - Я вам накоротке текущий момент обрисую.

"Пролетарии" послушно приблизились.

- Как вам живется тут под гнетом императора и его сатрапов? - спросил Задира, явно не для того, чтобы получить ответ, а только для разбега красноречия.

- Нам живется лучше всех! - хором ответили ушастики.

Но Задиру смутить было не так-то просто.

- Нет! Вам живется невыразимо тяжело, - убежденно заверил он. - И дальше терпеть такую жизнь вы не имеете морального права, иначе превратитесь в зануд и так вам будет и надо. Короче говоря, кто не работает, тот не ест, мир хижинам, война дворцам! Понятно?

- Понятно, - ответили ушастики. - Можно нам, господин, пойти дальше?

- Какой я вам к чертям господин? - возмутился Задира. - Я такой же, как вы, трудящийся школьник, я вам товарищ, друг и брат...

- Друг? - оживились серенькие. Как все-таки у них тут неблагополучно с этим вопросом. - Вы нам друг?!

- Что за вопрос? До гробовой доски!

Ушастики как-то странно переглянулись и теснее подступили к Задире.

- Теперь-то вы мне поверили? То-то же. Будете вторым отделением первого взвода ударной роты первого революционного полка! Поздравляю вас и прошу назвать свои героические имена. Чук, Тюк и Тяу? (Вот черт! Одним из солдат революции оказалась девчонка, до чего же они тут все одинаковые, с ума сойти!) Прекрасно! Теперь давайте обрисовывать подлинную картину вашей невыносимой жизни. Итак, как вам живется?

- Плохо живется, - неуверенно начала Тяу. - Нас все время бьют, не дают смеяться, петь про веселое или про грустное, шить себе кукол. Нас растят без мам и пап, чтобы любовь к ним не мешала любить величайшего из Великих, а также своих непосредственных начальников, и мы очень боимся укола...