Александр Ильин - Как это трудно

Приземистый металлический памятник, овал фотографии пяти — семилетней давности; фамилия, имя, отчество и биография, сжатая до двух цифр через черточку. С правой стороны к нему сиротливо притулился незатейливый бумажно — пластмассовый венок.

«От коллектива сотрудников», — догадался Трофимов. Он достал из‑за пазухи свой скромный букетик и расправил, насколько это было возможно, мятые головки нарциссов.

Иван Федорович обошел могилу и положил цветы к основанию памятника. Подумав немного, снял шапку.

Позади заскрипел снег. Трофимов резко обернулся. Две женщины в черных платках поверх меховых шапок, придерживаясь друг за друга, спешили в сторону выхода.

— … что уж там у него с автоматикой случилось, не знаю, — разобрал Трофимов взволнованную скороговорку одной из них, — в общем, проскочил он на крас- 5 Заказ 142

ный, а путь ему не подготовлен. А навстречу поезд с I туристами, уже переезд прошел…

Иван Федорович похолодел. Все возвышенные слова, с которыми он хотел мысленно обратиться к Примакину, вылетели у него из головы. Он надел I шапку и пошел за женщинами, напрягая слух.

— А сменный‑то диспетчер неопытный, всего вторую неделю как работает. Растерялся. На счастье главный как раз в диспетчерскую вернулся. Видит, такое дело, а он уж без малого тридцать лет проработал, сам к пульту. Едва успел стрелку перевести. В тупик загнал, литерный‑то. А не зайди главный, так бы лоб в лоб.

— Что делается, что делается, — качала головой вторая, — это бы опять сколько душ…

— А на этом литерном груз какой‑то с номерного завода. Уж не знаю, что он там вез, а только говорят, было бы делов… Так веришь, нет, Вагина‑то, начальника станции, прямо с кабинета в больницу — инфаркт, говорят…

Прекрасно помня предупреждение Примакина о возможной железнодорожной катастрофе, Трофимов теперь уже при всем желании не мог утвердительно ответить на вопрос: отделались бы горожане одним лишь инфарктом начальника станции, не покончи с собой Примакин?

То, что со дня гибели Примакина в городе не было зарегистрировано не только ни одного случая смерти, но даже сколько‑нибудь серьезного происшествия с наличием пострадавших, укрепили веру Трофимова в принципиальную возможность «феномена Примакина''. И только что он получил еще одно подтверждение. Как говорится, уже постфактум, Примакин напоминал ему о себе, о своих страшных предостережениях.

«Да — да, это было напоминание, именно напоминание, — думал Трофимов, ускоряя шаг. — Напоминание…»

Он остановился так резко, что едва не потерял равновесие.

«Мама моя родная, а комбинат?!. Он же у него из головы не выходил!.. А случись в Костове что‑то серьезное, городу не позавидуешь. Это второй Бхопал будет. И главное ветер третий день со стороны комбината: чуть что — всю дрянь понесет прямо на город».

Вот когда до Ивана Федоровича дошел истинный смысл его сегодняшней поездки на могилу Примакина. Вероятно, демона можно было обвинить в излишней любви к эффектам и разного рода символам, но сейчас Трофимов думал об этом меньше всего. Случайно услышанный им обрывок разговора двух женщин все расставил на свои места. Некто или нечто, или что‑то заставило его прийти сюда, чтобы напомнить тот их последний разговор, а напомнив, дать понять, что примакинские предостережения остаются в силе, хотя и лишены былой неотвратимости. Но если по счастливой случайности на станции все обошлось, где гарантии, что и на комбинате отделаются легким испугом? Найдется ли там такой же опытный диспетчер, технолог или сменный мастер, который вовремя заметит неладное, поднимет тревогу, предотвратит катастрофу? А если нет? Счастливые случайности штука редкая…

Несмотря на холод лицо Трофимова пылало. Иван Федорович то бежал, то шагал медленнее, снова ускорял шаг. Также беспорядочно, перескакивая с пятого на десятое, кружились в голове его мысли.

«Когда, завтра? Сегодня? Через неделю? Да и что вообще может произойти на этом чертовом химкомбинате? Пожар? Взрыв? Утечка особо токсичных соединений?..»

Круговерть вопросов набирала обороты, и чем быстрее она раскручивалась, тем меньше надежд оставалось у Трофимова найти вразумительный ответ хотя бы на часть из них. Тем не менее Иван Федорович быстро поймал себя на том, что намеренно подхлестывает суматоху в собственной голове, чтобы не выпустить из потаенных уголков сознания уже четко оформившуюся мысль, способную расставить все точки над «И». Он боялся ее и всячески оттягивал момент, когда мысль эта завладеет всем его существом, а завладев, потребует сделать выбор.

И все‑таки этот момент наступил. Трофимов был В вынужден признать, что скорее всего он и только он! знает о предстоящей катастрофе. Перед ним открывались две возможности: либо попытаться каким‑то | образом повлиять на события, либо затаиться и смиренно ожидать естественного их развития.

В первые мгновения, осознав всю меру ответственности, которая легла на его плечи, Трофимов без особых колебаний решил действовать: остановить первую попавшуюся машину и ехать на комбинат, в Костову. Но машин не было, и трамвая тоже не было.

Разгоряченный ходьбой и своими страшными откровениями, Трофимов еще некоторое время утирал лоб холодной перчаткой. Однако за двадцать минут ожидания он успел и остыть, и замерзнуть. Иван Федорович чувствовал, как с остатками тепла сами собой схлынули горячность и чрезмерная решительность. На их место вернулись покинувшие его, было, рассудительность и трезвый расчет. Например, он довольно быстро вспомнил, что в кармане у него кроме проездного всего трояк с мелочью, а до Костовы, с учетом наступившей темноты, запросят как минимум червонец. Поэтому, чтобы ехать на комбинат на такси, надо было сначала заскочить домой за деньгами. Трофимов, правда, плохо себе представлял, что он при этом скажет жене. Врать не хотелось, объяснять зачем и почему — тем более. Но сейчас, основательно продрогшего в ожидании трамвая, объяснение с супругой заботило его куда меньше, чем такое же вот неопределенно — долгое топтание на автобусной остановке: девятка, курсирующая между рынком и химкомбинатом, славилась своими часовыми интервалами в вечернее время.

В трамвае, избавившем его, наконец, от пронизывающего северо — западного ветра, Иван Федорович с грехом попалам пришел в себя.

«Теперь давай по порядку, — решил он, когда мысли перестали кружить вокруг одного — единственного желания — быстрее согреться. — Если на комбинате не окажется и намека на аварийную ситуацию, я выставлю себя на посмешище. А если что‑то найдут? Кто поверит, что я узнал об этом от Примакина? А коли так, на кого падет подозрение в первую очередь? Ладно если утечку обнаружат или труба лопнет какая. А вдруг мина или явное вредительство? Доказывай потом, что ты ни при чем. Вызовы, допросы, показания… Так затаскают, что и не захочешь…»