Джеймс Данливи - Рыжий

Немного стемнело. Дайте мне свои ручки. Ночью в Хоуте опасно. А юные женщины нуждаются в защите. Я возьму тебя за ручку, Альма, а это очень нежная ручка, невзирая на то, что ей приходится тяжело работать. Тельма шагает впереди. Не возражаешь, Альма? Тельма далеко впереди. Ну, остановись же здесь, вот так. Позволь обнять тебя. Чтобы тебя поддержать. Вы слишком спешите, и к тому же разве можно целоваться с незнакомцем? И что подумает моя подруга? Скажешь ей, что я так одинок и ты не могла устоять перед совершенно невинными объятиями. А вот здесь я живу. Зайдешь? Нет? Выпьем? Я из скаутской организации. Тогда выпей стакан воды. Я могла бы приехать в следующее воскресенье. Я уже буду в Африке, в самом центре Конго. У тебя красивая грудь, Альма. Не заставляйте меня это делать. Ну, Альма, зайди на минутку, я покажу тебе свой телескоп. Ведите себя прилично, к тому же я не могу бросить подругу. Честность мне никогда не помогает. Позволь мне поцеловать тебя на прощание, Альма. Не подумайте, что мне не было приятно, но подруга насплетничает сестре. Пока.

Альма растворяется в сумерках. Сердечко ее потеплело — к нему прикоснулся незнакомец, и я знаю, ты думаешь о том, что я увидел твое миленькое, новехонькое бельишко. Завтра оно отправится в комод на целую неделю. Оно ведь предназначалось для него, истинного протестанта, и кто знает, быть может, они пили бы вместе горячий шоколад, ездили в такси и танцевали. Соблазн, впрочем, может и не повториться. Согласись же, Тельма, что он шикарный парень.

В обшарпанную зеленую дверь. В дом, наполненный всевозможными шорохами. Должно быть, это море шумит прямо под полом. Кот. Одноглазый, как и О’Кифи. Говорят, он не может даже отбить мяч. Когда ему в госпитале удалили один глаз, то даже не сообщили, что он окривел. Кеннет, я тебя все равно люблю. И любил бы тебя еще больше, если бы ты смог хрякнуть кота топором. Между ушами. Думаю, что этой ночью я смогу чувствовать себя в безопасности только в гостиной. Не хочу, чтобы меня окружали сонмы чудовищ. Надо бы выпить рюмочку на сон грядущий и почитать мои толстые, прекрасно изданные американские журналы о бизнесе. Никто никогда не узнает, что происходит со мной, когда меня охватывает грусть. Ежемесячная библия счастья. Открываю и зарабатываю шестьдесят три тысячи зеленых в год. Три тысячи делают эту сумму более правдоподобной. В мой офис в Коннектикуте я должен прикатывать на собственном автомобиле. Я настаиваю на этом. А вечера я буду проводить в клубе, чтобы прийти в себя после напряженного трудового дня. В Нью-Йорке это не так — то просто из-за засилья ирландцев. Подражают протестантам. А еще у меня будет чудесная семья, но только двое детишек. Пользуйтесь только надежными противозачаточными средствами! Нельзя позволить, чтобы тобой повелевало вожделение. Минутная страсть — катастрофа на долгие годы. Залететь можно только дважды. Иначе каюк. Мэрион цыкает передними зубами. Причмокивает. Но нельзя же так себя вести! Волоски вокруг ее сосков щекочут ротик ребенка. Они будут жить долго — долго. И отправят меня на вечный покой. Но не прежде, чем я изучу законы, регламентирующие деятельность корпораций, а затем и основы инвестирования. Себастьян Булион Дэнджерфилд, председатель фунт Инкорпорейшн, крупнейшей банковской фирмы в мире. Вот тогда — то я возьмусь за дело. Изменю процентные ставки в ломбардах. Уменьшу их? О, нет. Подниму. Нельзя поощрять людей закладывать вещи в ломбард. И отправлю О’Кифи в Судан, чтобы он бегал там нагишом. Дэнджерфилд высоко забросил ноги и облокотился о стену. Ветер стучится в окна. Протяжный вой затравленного животного доносится откуда-то с крыши.

— Ради всего святого.

Должен держаться. Нельзя терять присутствие духа. Стоны под полом. О Господи!

Схватив топор, он пробирается в свою комнату. Морской воздух, гигантский мокрый призрак, врывается в открытое окно. Захлопывает его. Срывает покрывало с постели, чтобы удостовериться, что в нее не забрались гремучие змеи. Спускает воду в туалете, чтобы прогнать страх. Убирает комнату, застилает постель. Еще один глоток «Пробкового Джина». Немного взбить подушку. Силы небесные! По комнате разлетаются перья. Будь! все проклято! Это же ты так хотела, не правда ли? На пол чертов матрац.

Дэнджерфилд в исступлении рубит подушку топором. Тащит матрац по коридору в кухню, кладет его на стол и устраивается на нем. С топором наизготовку, чтобы превратить в фарш того, кто посмеет сюда сунуться. Еще один добрый глоток. Полезно для желудка и помогает заснуть. И моя душа, повисев на стене, улетает, поглядывая на меня, и постепенно замерзает, потому что души, как и сердца, теплые и красные — ну в точности, как сердца.

Его дергают за ногу. С трудом открывает глаза и видит злое лицо Мэрион, склонившейся над ним. Понедельник. Утро. Хаос.

— О Господи, что с нашей квартирой? Почему ты не встретил меня на вокзале? Ты только посмотри на себя! Джин. Это ужасно. Чтобы добраться домой, мне пришлось взять такси. Ты слышишь меня? Такси за пятнадцать шиллингов.

— Да подожди ты, ради Бога, я тебе все объясню.

— Ты говоришь «обьясню»? Что объяснишь? Ничего не надо объяснять, все и так понятно.

Мэрион высоко поднимает бутылку джина.

— Да ладно тебе, я не слепой, вижу.

— Но, дорогой, это же омерзительно. Ты все-таки самый настоящий хулиган. Если бы только мамочка и папочка видели, куда мне пришлось возвратиться. А зачем ты разлегся на столе?

— Заткнись.

— Я не заткнусь, и не смей на меня так смотреть. Почему повсюду перья? А на полу разбитые тарелки? И чем это ты занимался?

— Веселился.

— Какая низость. Отвратительно. Повсюду перья. Да будь ты трижды проклят, алкоголик. Где ты только деньги раздобыл? Не встретил меня у поезда. Почему? Ответь?

— Заткнись. Замолчи, ради всего святого. Будильник не сработал.

— Лжешь. Ты все пил, пил, пил. Посмотри на грязь, на беспорядок, на помои. А это что такое?

— Морская птица.

— Кто заплатил за все это? Ты притащил сюда этого вонючего О’Кифи. Не отпирайся, я слышу оставшуюся от него вонь.

— Да оставь ты меня в покое.

— Ты заплатил за молоко?

— Да. А теперь заткнись, потому что у меня голова раскалывается.

— Значит ты заплатил за молоко? Но вот же счет! Вот! Там, где я его и оставила, а деньги исчезли. Ты все лжешь! Негодяй! Самый настоящий негодяй!

— Можешь назвать меня хоть педерастом. К чему нежности во время скандала?

— Молчи! Молчи! Я не намерена и дальше так жить! Ты слышишь? Ты нагло лжешь мне в лицо, а ведь я старалась убедить отца помочь нам… И вот что я вижу.

— Твоего отца? Куча дерьма — твой отец, вот он кто. Джентльменского дерьма. И такой же скупердяй, как и все джентльмены. Подумаешь, он разыгрывает в ванне морские баталии.