Джеймс Данливи - Рыжий

Вот если бы всегда играла музыка! Я слышу, как в ванной льется вода: мисс Фрост моет голову. А я приканчиваю бренди, ерзая на краешке стула. Лондон, разумеется, огромный город. Но я не пропаду. Только дайте мне туда добраться, больше я ничего не прошу. Не забыть захватить с собой тюбик с зубной пастой. Надо бы надежно упаковать его в маленькую сумочку. На углу Ньютон Авеню и Темпл Роуд они водрузили крест, чтобы обозначить место, где заканчивается территория, подвластная англичанам. А я во многих смыслах нахожусь вне этой территории. Наклоняюсь вперед, облизываю губы, потому что они пересохли, и вижу, что край ковра уже протерт. Провожу рукой по лбу. Я столько всего позабыл. Слишком много всего произошло, много всякой путаницы. При семяизвержении тело мое немеет. Отцом осознаешь себя тогда, когда рождается ребенок. Маларки много рассказывал мне об этом. Я думаю, ему бы хотелось, чтобы я чаще оплодотворял женщин, он говорил, какая это радость иметь детей. Теперь мне это известно. Какая радость.

Я слышу, как в ванной с бульканьем из умывальника вытекает вода. Должно быть, она стекает под улицу Джеэри, а затем в Шотландский Залив. Мисс Фрост отжимает волосы. Я знаю, что для ополаскивания она пользуется уксусом. Слышно, как она выходит из ванной и шаркает ногами по полу в холле.

Она заходит в свою комнату — дверь с грохотом ударяется о зеленый стул. В ее темной сырой комнате темная мебель. У меня была привычка заходить в нее просто так и все рассматривать. Дальняя комната. Изолированная. Ох уж этот дом в самом конце улицы. Ничего вы, прохожие и шпионы, не знаете о том, какое отчаяние владеет теми, кто живет в этом обветшалом здании, и как они жаждут любви.

Мисс Фрост стоит в дверях в халате из грубой шерстяной ткани, зеленой пижаме и красных тапочках. Себастьян медленно поднимает голову.

— Вы так устали, мистер Дэнджерфилд. Вы выглядите очень усталым.

Себастьян улыбается.

— Да, я устал.

— С вашего разрешения я приготовлю вам какао, а потом уже вы ляжете спать.

— Мисс Фрост?

— Что вы сказали?

— Вы очень добрая.

— Нет.

— Мисс Фрост, я обеспокоен. Что вы будете делать, когда я уеду? Я беспокоюсь о вас.

— Не знаю.

— Куда-нибудь переедете?

— Вероятно.

— Уедете из Ирландии?

— Не знаю.

— Уезжайте.

— Это не так просто сделать.

— Поедем вместе, мисс Фрост.

— Вы не хотите, чтобы я поехала с вами.

— Нет, это не так.

Себастьян чуть не упал лицом вниз. Мисс Фрост подхватила его и помогла удержаться на ногах. Медленно и осторожно она повела его в свою спальню. Помогла сесть на край постели. Он сел, облокотившись на колени; ладони его бессильно свисали. Забыться, замечтавшись на закате солнца. Распятым, смотреть вниз с креста. Колыбель таинственной кроткой печали. Залившись слезами. Не отказывайся рыдать из-за гордыни. Не отказывайся принимать подобные вещи. Принимай их. И храни их надежно. Ибо из них произрастает любовь.

В комнату стыдливо заходит мисс Фрост. Голова ее чуть наклонена, кожа под висками покраснела, на переносице небольшое темное пятнышко. Длинные темные ресницы дрожат. Абрис волос тридцатичетырехлетней женщины. Хрупкий затылок. Не смейте пялиться нам вслед, когда мы уходим. На ногах красные домашние тапочки. И та ее часть, что временами становится аркой, с вихляющими коленками, которые придают нежность ее глазам. Потому что женщины — народ одинокий и с другими женщинами и мужчинами они чувствуют себя еще более одинокими, окруженные чахлыми бледными детьми и небольшими вещичками, исчезающими со временем. И червовая масть. И почему любовь такая круглая?

Если только

Есть колокольчик в Дингли

А ты хочешь сказать,

Как ты грустишь,

Что я в пути,

То позвони

И пусть он звонит

Динь-динь.

Среда. Утро. Себастьян нашел на полу в холле среди множества конвертов со счетами открытку с видом озера Килларни с напечатанным рядышком стишком:

Переворачивает открытку. Читает.

Мне капут. Встречаемся в «Жюри» в среду, в семь.

На громыхающем трамвае Дэнджерфилд едет в Дублин. В конце Даусон-стрит он бодро выскочил из скрежещущего средства передвижения. Идет быстро, стараясь смотреть на витрины и избегать взглядов прохожих. А вот и магазин «Браун и Ноланс». Какие у них замечательные книги, такие книги я никогда и в руках не держал. Так, впрочем, и нужно. Экономия времени. Я получил письмо от этой благородной фирмы. Не такое, как от других. Вежливое. Они писали: «Быть может, сэр, Вы не придали значения той незначительной сумме, которую нам задолжали, или Вы предпочитаете, чтобы мы выставляли Вам счет раз в год». Да, раз в год, ответил я им. Время летит слишком быстро.

Из двери ресторана доносятся вкусные запахи. В нем сидят счастливые, богатые люди. Несколько человек выходят. Садятся в роскошную машину. От вида элегантной роскоши настроение у меня повышается. Я знаю, что мне сейчас нужно. С помощью сложного маневра я устремляюсь с заднего входа в распивочную. Милая девушка, налей-ка мне стаканчик солодового напитка, потому что я не могу смотреть в лицо потерпевшим поражение, не справившись поначалу с собственными страхами и отчаянием.

Он прошел через Грин-Колледж. Взглянул на часы на Тринити-Колледже. Перед ним оказался мальчишка, разносчик газет. Господин, подайте мне пенни. Я готов отдать тебе даже собственное сердце. Твоя мамочка тоже ирландка? И, сынок, дай-ка мне «Ивнинг Мэйл», пожалуйста. И вот тебе еще полпенни. Пусть бедность всегда обходит вас стороной, сэр. Себастьян вошел в «Жюри» через боковую дверь. В дальнем углу, наполовину скрытый пальмой, сидел отставной герцог. На столе перед ним — стакан бренди.

— Ради всего святого, Кеннет.

— А, это ты.

— Да, это я, Кеннет.

— Перед тобой полностью сломленный судьбой человек. И я буду пить до положения риз.

— Самые разумные слова из тех, что я когда-либо от тебя слышал.

— Мне конец.

— Расскажи мне, что произошло.

Дэнджерфилд устраивается поудобнее в плетеном кресле и прикладывает руку к уху, чтобы лучше слышать рассказ этого рыжебородого человека.

— Я сдался.

— Что?!

— Я пошел в консульство и попросил, чтобы меня отправили домой.

— Ты шутишь, Кеннет.

— Корабль отплывает завтра вечером. Он уже в гавани. Я заменю заболевшего матроса. С леди Эспер я потерпел полный провал. Как только я оказался у нее в доме, я понял, что номер не пройдет. Внутренний голос говорил мне, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. С ней чуть не сделался припадок, когда она меня увидела. А я тогда, как с цепи сорвался. Сказал ей, пусть она гонит мои тридцать шиллингов и я сразу уберусь, потому что меня от нее тошнит.