Генрих Аванесов - По обе стороны горизонта

Снова потянулись дни томительного ожидания. Первые два-три дня жизни на вилле после двух месяцев, проведенных в одиночных камерах, показались нам раем. Роскошные апартаменты, ванная комната, оборудованная современной сантехникой, сауна, кухня, на которой каждый день как бы сами собой появлялись многочисленные и каждый раз новые замысловатые кушанья и фрукты всех стран мира. Все это было замечательно, хотя и никак не соответст- вовало тому, что переживала в это время страна. Ее пульс, иногда предельный, как у спортсмена на финише, а чаще, едва слышный, как у больного перед кончиной, непрерывно обрушивался на нас с экранов телевизоров, которые стояли в наших комнатах. Хотелось вырваться из этой золотой клетки, как недавно мы вырвались из клетки железной. Принять участие в бурных событиях. Все-таки, это была наша страна, мы переживали за нее. Однако мы понимали, что, во всяком случае сейчас, нам надо как можно скорее ее покинуть, и это было самым лучшим, что мы могли сделать.

В эти дни мы много рассуждали о том, что бы мы делали сейчас в России, если бы не были выброшены из нее семнадцать лет назад. Рассуждения дали не слишком утешительный, но наиболее вероятный результат: скорее всего, продолжая где-нибудь работать над одним из своих проектов, мы бы просто не заметили происходящих в стране событий. В один прекрасный день мы бы вдруг узнали, что уже нет СССР, что сменился социальный строй. Мы бы пожали плечами и продолжили как ни в чем не бывало свою работу. Наверное, мы бы гораздо больше удивились чуть позже, когда нам сказали, что наша работа больше никому не нужна, а предприятие закрыто. Что бы мы сделали в этом случае? Скорее всего, искали бы возможность продолжить свою работу. Мы не были теми заведующими лабораториями, которые в это смутное время становились премьер-министрами. С другой стороны, наши технологии производства продуктов питания здесь и сейчас были бы востребованы. Мы уже подумывали о том, как их внедрить сюда, чтобы избежать надвигающейся угрозы голода.

На все эти рассуждения и размышления было сколько угодно времени. После нашей первой встречи и длительной беседы Федор Иванович исчез. Правда, дня через три он позвонил нам и сказал, что появится только в канун Нового года, и чтобы мы ни о чем не беспокоились. Выбора не было. Оставалось только сидеть и ждать.

Федор Иванович появился на вилле за полчаса до Нового года. Под бой курантов мы подняли бокалы с шампанским и выпили за то, чтобы наступающий год был лучше предыдущего. По телевизору передавали что-то похожее на Голубой огонек. От него веяло чем-то давно забытым, но милым нашим сердцам. Однако уже через десяток минут мы выключили телевизор. Веселье на экране выглядело натужным, искусственным. Оно не поднимало настроение. Возможно, такое ощущение было только у нас, а все остальные, еще вчера советские люди, веселились от души. В это не очень-то верилось. Светская беседа за столом тоже не клеилась. Каждый думал о своем и не спешил прервать затянувшееся молчание.

Нарушил паузу Федор Иванович. Он наполнил большой фужер коньяком, не спеша выпил, пососал лимон и заговорил:

– Я проработал схему вашего выезда из страны. Получилось достаточно сложно, рискованно, но реально. На машине вы доберетесь до Черноморского побережья Кавказа. На лодке выйдете в открытое море. Там вас подберет корабль, идущий из Одессы в Грецию. В Турции вам поставят штампы в паспорт о въезде и выезде с условием, что вы покинете страну морем, то есть на том же корабле. Позже станет ясно, откуда вам будет лучше всего лететь в Лондон: из Греции, с Кипра или же из Тель-Авива. Быстро такое дело не провернешь. Думаю, что вы сможете двинуться в путь не раньше конца января. Не торопите меня. Надо все основательно подготовить. Не исключаю, что будем уходить вместе. У меня земля начинает гореть под ногами.

Он замолк. Вместе с ним продолжали молчать и мы. Спрашивать о деталях этой увеселительной поездки просто не имело смысла. Оставался только один нерешенный вопрос. Мы хотели во что бы то ни стало посетить могилы наших родителей. О том, что их уже нет на этом свете, мы узнали еще сидя в тюрьме КГБ от полковника, который вел допросы. Я сказал об этом Федору Ивановичу. Он ответил очень коротко:

– Я вас понимаю. Организуем.

После этой фразы он встал и вышел из комнаты, не прощаясь. Мы, продолжая молчать, посидели за столом еще с полчаса. Потом, поняв, что Федор Иванович не вернется, разошлись по своим комнатам.

Третьего января нас разбудили рано утром. В доме уже находился Федор Иванович и двое посторонних мужчин. Они оказались гримерами. Через пару часов наши лица изменились до неузнаваемости. Я постарел лет на десять и стал выглядеть пожилым профессором из провинции. Серега, наоборот, помолодел примерно на столько же. Ему придали вид приезжего откуда-нибудь с Дальнего Востока. Мохнатая шапка-ушанка, кожаный тулуп и высокие сапоги изменили его облик до такой степени, что я в первый момент вообще не признал его.

Во дворе нас ждали два потрепанных жигуленка. В каждую машину помимо нас и водителя сел еще однин человек. Моя машина покинула двор виллы первой. Наш путь лежал к Ваганьковскому и Армянскому кладбищам, которые в Москве стоят по обе стороны одной улицы. Было еще темно, но уличное освещение не работало. Заснеженная Москва выглядела мрачной и суровой. По тротуарам, утопая в снегу, серой массой двигались прохожие, скапливаясь на редких остановках транспорта. По скользким дорогам нескончаемым потоком медленно ползли автомобили, автобусы и троллейбусы. Свет их фар едва пробивал снежную пелену.

Первый раз за почти три месяца пребывания в Москве я ехал по ней туда, куда хотел сам, но радости при этом не испытывал. То ли потому, что ехал навсегда проститься с родителями, то ли из-за негостеприимности города, который всегда считал своим родным и уютным. Постепенно светлело, и я стал замечать, что, несмотря на холод и снегопад, на улицах начинается торговля. Прямо на тротуарах то тут, то там появляются торговые ряды. Продавцы раскладывают свой товар на ящиках, тряпках и газетах. Чем торгуют, из машины было не видно, но покупатели останавливались, что-то клали в сумки, которые были в руках почти у каждого. Чувст- вовалось, что все находящиеся на улице люди были в состоянии крайнего напряжения. Это напряжение передалось и мне. Связь с Серегой пропала. Значит, наши машины находились достаточно далеко друг от друга. Это тоже нервировало. А что если кто-то из нас опять попадет в лапы КГБ? Когда мы уже подъезжали к кладбищу, мой спутник, сидевший рядом с водителем, сказал:

– Я пойду с вами. Буду метрах в пяти сзади. Там, на кладбище уже находятся наши люди. Если вдруг услышите или увидите, что начинается какой-нибудь скандал или драка, сразу идите к машине. Это сигнал, что надо уходить. Постарайтесь находиться на кладбище недолго, хотя у меня есть указание вас не торопить.