Артур Кларк - Последняя теорема

Гамини, прихлебывая чай, выращенный в окрестностях Канди, отрицательно покачал головой.

— Ооновский, — сказал он. — Экипаж американский, но только ни Штаты, ни ООН тут ни при чем. Мы просто позаимствовали самолет, чтобы слетать за тобой.

— А «мы»…

Гамини снова покачал головой и усмехнулся.

— Этого я тебе сказать не могу, по крайней мере сейчас. Извини. Я знал, что тебе будет интересно. Вообще-то я собирался спросить, не захочешь ли ты присоединиться к нам, но тут тебя угораздило отправиться в маленький круиз.

Ранджит не отложил ложку, а лишь не донес ее до рта. Он устремил на Гамини долгий и не совсем дружелюбный взгляд.

— Ты такая важная шишка, что можешь запросто взять напрокат пассажирский лайнер?

На этот раз Гамини громко рассмеялся.

— Я? Нет. А вот мой отец — да. У него сейчас высокая должность в ООН.

— И что же это за должность?

— Несвоевременный вопрос. И не спрашивай, какую страну ты только что покинул. Найти тебя было не так уж трудно после того, как мы разыскали Тиффани Канакаратнам. О, — проговорил Гамини, заметив, как Ранджит отреагировал на имя девочки, — вот об этом я рассказать могу — не все, конечно, но кое-что. В общем, я обратился к отцу, и мне разрешили провести компьютерный поиск. Что-то вроде того, как ты искал пароль твоего преподавателя математики. Короче, я ввел имена всех людей, которые могли хоть что-нибудь знать о твоем местонахождении. Майра де Соуза, Мэгги, Пру, университетские преподаватели, монахи, работавшие у твоего отца, семейство Канакаратнам. Нет-нет, — заверил он друга, заметив его смущенный взгляд, — стесняться совершенно нечего. Мы просто выясняли, с кем ты встречался или связывался в тот день, когда исчез. Ничего не узнали. И взрослых Канакаратнам не нашли. Думаю, их расстреляли вместе другими пиратами сразу после суда. Но я догадался ввести имена детей. Их, конечно, тоже арестовали, но они слишком малы для обвинения в пиратстве, поэтому их отвезли к родственникам, живущим неподалеку от Килиноччи. Тиффани описала нам людей, которые тебя забрали. Рассказала про вертолеты, про то место, где вы пристали к берегу. Повозиться пришлось основательно, но в конце концов я нашел тебя. Ты бы мог там еще не один год проторчать.

— И кто же меня держал в тюрьме?

— Ох, Рандж, — вздохнул Гамини. — Опять ты за свое. Про это я могу только в общих чертах говорить, ничего конкретного. Когда-нибудь слышал о передаче по чрезвычайной процедуре? О постановлении судебных лордов насчет пыток?

Ранджит ничего об этом не знал, но после того, как он крепко проспал несколько часов, Гамини его просветил. В старые и не слишком добрые времена некоторые великие державы, такие как США, взялись бороться против использования пыток в качестве инструмента добывания информации. Однако порой попадались заключенные, явно обладавшие важными сведениями, но не желавшие их выдавать. Пытки были ненадежным способом получения правдивых ответов — в определенный момент почти любой согласится сказать то, что желают услышать допрашивающие. Будет ли он при этом откровенен или оговорит себя, чтобы прекратилась пытка, — вот вопрос. Но лучшего способа у великих держав не было. Тогда они придумали ловкий трюк. Обладателей нужной информации передавали спецслужбам какой-нибудь другой страны, которая не давала обещания не применять на допросах пытки, а потом добытые сведения поступали в США или к союзникам американцев.

— Каковая процедура, — закончил свое объяснение Гамини, — была названа чрезвычайной передачей. Чрезвычайной — потому что это и вправду исключение из общего правила, а слово «передача» здесь примерно означает «пусть каждый занимается своим делом». Кесарю — кесарево, как говорят христиане.

— Гм, — задумчиво хмыкнул Ранджит. — И что, это происходит до сих пор?

— Ну, в каком-то смысле. Великие державы этого больше не практикуют, слишком много было шума в прессе. Да им и не приходится марать руки, потому что полным-полно стран, которые ни перед кем не отчитываются. В таких странах автоматически задерживают и допрашивают людей с непонятной криминальной историей. Никто не церемонится с пиратами, особенно с теми, которые пытаются скрыть свою личность. Из-за недоразумения с именем ты и попал в переплет. Добытая же информация продается благопристойным странам в соответствии с решением судебных лордов. Палата лордов в свое время наложила запрет на сведения, полученные под пытками. Было решено, что такие сведения ни в коем случае не могут использоваться в легальном судебном разбирательстве. С другой стороны, подобную информацию вполне можно передавать, скажем, полиции для оперативных мероприятий. — Он повернул голову. К нему и Ранджиту приближались стюардессы. — Ладно, прервем наш разговор. Похоже, мы подлетаем к Бандаранаике. Ранджит, ты просто не способен представить, на что мы пошли, какие дали обязательства, чтобы тебя вытащить. Так что отплати добром за добро. Никому и ни при каких обстоятельствах ты не можешь дать подсказку, что за люди тебя удерживали. Иначе у меня будут нешуточные неприятности, и у моего отца тоже.

— Обещаю, — кивнул Ранджит. Он не кривил душой, давая слово. Но тут же с легкой иронией добавил: — Кстати, ты обмолвился, что говорил с теми девушками. Как поживает старушка Мэгги?

Гамини вздохнул.

— Старушка Мэгги в полном порядке, — ответил он. — Пару месяцев назад выскочила замуж за американского сенатора. Послала мне приглашение на свадьбу, между прочим. Ну а я сходил в «Хэрродс», выбрал там хороший кусок рыбы и послал ей. Сам не поехал.

ВАВ-2200 быстро катился к терминалу аэропорта. Капитан Джинни, она же доктор (а вовсе не стюардесса, как решил поначалу юноша), вынесла свой вердикт: Ранджиту требуются покой, заботливый уход и питание — очень хорошее питание, чтобы он мог набрать восемь-десять килограммов веса, потерянных в тюрьме. Джинни сказала также, что Ранджиту не помешало бы на пару дней лечь в больницу.

Но встречающая делегация резко этому воспротивилась. Собственно говоря, делегация состояла из одного-единственного человека, и этим человеком была мефрау Беатрикс Форхюльст, причем в таком настроении, что лучше ей не перечить. Мефрау Форхюльст заявила, что Ранджиту нечего делать на какой-то безликой фабрике, вырабатывающей тонны медицинской помощи, но при этом — ни грамма любви. Нет. Самое подходящее место для восстановления здоровья — удобный дом, наполненный заботой. Например, ее дом.

Беатрикс Форхюльст нисколько не покривила душой насчет любви и заботы. То и другое окружили Ранджита, как только он переступил порог ее дома. Его поселили в просторной и прохладной комнате — о такой он мог только мечтать душными ночами в тесной тюремной камере. Три раза в день его восхитительно кормили — да нет, раз десять — двенадцать, потому что стоило ему вздремнуть, как на прикроватном столике оказывалось роскошное яблоко, или банан, или холодные, как лед, кусочки ананаса. Но что еще лучше — в конце концов он победил в споре с врачами, которые посещали его по требованию Гамини дважды в день. Правда, пришлось убедить врачей в том, что в тюрьме Ранджит не лежал пластом, а много ходил, по крайней мере в те дни, когда не был сильно избит. В итоге ему позволили вставать с постели и разгуливать по огромному дому и великолепному саду. И даже плавать в бассейне позволили, а какое это блаженство — мечтательно рассекать прохладную воду под жарким солнцем и пальмами. Помимо всего прочего, теперь Ранджит мог узнавать новости.