Владимир Венгловский - Хоккей с мечом (сборник)

Ром кладет перед Маратищем глиняный прямоугольник.

– Не может быть! – саркастически восклицает тот, не глядя. – Наверное, где-то ближе к полюсу нашли? Летали куда-нибудь?

ЭдВа неуверенно кивает.

– А под ногами у себя копнуть не пробовали? – орет Маратище. – Этим добром здесь всё усеяно, от горизонта до горизонта. А толку?! Познакомьтесь с победившей цивилизацией мумбак! Вы знаете, что они андрогины? Высшие существа, да! Любые две – или два, как хотите, – друг другу могут передать свой генный материал. И обе-оба родят через два месяца. У них нет семей, нет прайдов, нет брачного дележа самок. А еще нет наводнений, пожаров, землетрясений. Они просто не знают, отчего можно умереть, кроме старости. Завидуйте, земляне, грызите локти, загляните в рай одним глазком!

Ром переминается с ноги на ногу, никак не может подобрать слова для мысли, что только оформляется у него в голове. ЭдВа вытирает пот со лба. Красная волна мумбак устремляется из-под стен дворца вперед.

– Очень не люблю, когда меня подозревают в некомпетентности, – говорит Марат Карлович уже спокойнее и на мгновение превращается в нервного талантливого подростка, стремящегося выйти из тени своего великого отца. – Открыли Америку, понимаете ли…

И добавляет еще тише:

– В конце концов, я никого не держу.

Откуда-то издалека навстречу бегущим мумбакам прилетает шквал снарядов. Тяжелые гирьки не пробивают поднятых щитов, но несколько зазевавшихся зверей падает на землю с проломленными черепами и грудными клетками.

– Карл поступил бы так же, – задумчиво говорит ЭдВа. – Но я – пас.

Маратище смотрит на крестного прозрачно, насквозь, думая о чем-то другом.

– Значит у вас, – говорит он Рому, – задача усложняется.

Огни потушены, и надо идти низко, поменьше шуметь; хотя и так, наверное, все знают – здесь же каждый метр с орбиты виден; а раз знает Александер, то уж шеф-то точно; а значит, никто не против, шепчет она, и целует в дверях, и распахивает его рубашку; здесь всё шатается, так даже забавно, правда; а почему ты говоришь шепотом, иди сюда, посмотри, какие красивые звезды; я был у Александера; зачем сейчас об этом, глупенький; и да, минус ЭдВа – нас осталось трое, но про всё будем думать утром; какие сладкие губы; мы не можем; смех как звон бокалов; очень даже можем, мы всё можем; дотронься, тебе нравится?..

Исчезают двенадцать лет разницы в возрасте, растворяется внешний мир, лишь пульс, дыхание, яростная тяга; нам нельзя их убивать, Софа; ну что за дурак, зачем сейчас об этом; жадные руки, горячее к горячему, и мир плывет; потому что в этом нет справедливости; испарина, щекотно, тиш-ш-ше, еще; и звезды подглядывают в окно всеми своими драгоценностями – шахтами, открытыми месторождениями, тяжелой пылью облачных скоплений, самородками и дикими сплавами кометных хвостов, уходящими баржами, кормовыми сигналами патрульных крейсеров, делящих Галактику между тремя великими охотниками; и ты так красива в этом свете, Железная Софа, и я знаю, что тебе льстит, когда ты слышишь свое прозвище, и ты сейчас совсем не слышишь меня…

На рассвете он стоит у ворот своего загона, седые от росы травы приникли к земле, по прорезиненной ткани ограды то и дело скользят крупные капли.

Сонная мумбака неторопливо ковыляет к Рому, приседает на передние, крутит головой, подпрыгивает. Ах ты, чучелка! За забором – ее счастливые сородичи, у них красивые белые одежды, блестящие пластины на груди и голове, и с ними играют каждый день. Эта мумбака тоже хочет играть.

Ром ищет палку, но на плоской неизобретательной планете нет ничего, кроме травы и дерна. И костей, кстати. Мумбака тычется лбом под колено и приветливо скалит мелкозубую пасть. Ром достает из отвисшего кармана глиняную табличку, вертит ей перед носом у зверя и с размаху бросает в сторону показавшегося солнца.

Мумбака высокими прыжками радостно уносится прочь, курлыканьем будя других, спящих поблизости.

– Так нечестно! – находятся наконец слова. – Они не умеют защищаться!

Когда довольная мумбака возвращается к белым воротам, двуногого там уже нет. Зверь выпускает из зубов глиняный квадратик, стоит, выжидая, несколько секунд и убегает прочь. Откуда-то подходит другая мумбака и кладет рядом еще одну табличку.

Решение зреет болезненно, медленно… Нет мужества взглянуть в глаза своему отражению. Для чего было всё – до? Стоило ли усилий то, что уже совершено? И где, в конце концов, кончаются твои иллюзии, а начинаешься настоящий ты? И какой ты там, под шелухой занятого положения, мегатонной ответственности, хранимых тайн и жестко просчитанного имиджа?

Ром выглядывает из окна своего бутафорского дворца. Там, у ворот, гора табличек растет и скоро станет выше надувного забора, а мумбаки всё идут и идут.

Александер, Безопасность и Территории, вертит в длинных цепких пальцах ослепительно белый карандаш. Маратище не дурак, и лобовая атака заранее обречена на неуспех. Нужен план. Неожиданный, острый, результативный. И пусть пращники пока еще не держат строй, а залп больше похож на пьяный салют, пусть будущие мечники то и дело сносят головы сами себе – время есть. Мумбаки учатся куда быстрее людей… И кому как не ему, кадровому офицеру, выпускнику Академии Генштаба, – как давно это было, а, Черный Перец?.. – построить бестолковых тварей в боевые порядки и доказать шефу, кто в этой фирме решает вопросы?

Софья Игоревна, Финансы и Собственность, брезгливо отталкивает ногой умирающую мумбаку с раскроенным черепом. Как богиня войны, давно и безвозвратно повзрослевшая детдомовская девочка возвышается над полчищами зверей, вооруженных пока только колотушками. Слабость – единственное, чего она не выносит. Ни в ком и ни в чём. Бесхребетный муж, хотя сам об этом и не догадывается, навсегда застрял в геологоразведке на дальних рубежах. Но как же ее подвел Ром! Со своими стенаниями и причитаниями, пацифистской философией и заглядыванием в глаза… Что он там хотел увидеть? Ее чуть не стошнило от этих правильных слезодавильных речей. Почти влюбиться в гения-слюнтяя… Бр-р! Говорят, что побеждает сильнейший… Что же ты, Софа, несгибаемая и властная, снова чувствуешь себя проигравшей?

Эдуард Валерьянович, Образ и Перспективы, отбрасывает в сторону еще одну табличку и устало откидывается в шезлонге. Мумбаки, поняв, что игра закончилась, постепенно начинают разбредаться. Ни намека, ни искорки… А чего ты, Эдичка, хотел? Контактов третьего рода? Братания и меморандумов? Вот так: артефакты есть, а разума нет. Был ли – вопрос вопросов, только не пустит Маратище сюда никаких ученых: очень уж мальчик не любит делиться игрушками.

ЭдВа несколько минут сидит неподвижно, а потом, усмехнувшись – это им понравится! – лезет в мешок и достает большой, упругий, красивый розовый мяч. Бродящие вокруг мумбаки замирают и смотрят на человека с любопытством.