Владимир Венгловский - Яблони на Марсе (сборник)

И однажды, когда мы лежали на кровати, Настя спросила:

— Миша, как ты думаешь, из кубика можно выцарапать кубики? Ну, то есть которые маленькие?

— Зависит от конструкции. Центральные вряд ли, а остальные, думаю, можно.

— Я хочу разобрать кубик Дениса.

Я сам уже много раз думал о том, что кубик надо разобрать, чтобы каждый мог наслаждаться его разноцветными кусочками. Но до этого момента подобные мысли казались мне ребячеством. И вот другой человек предлагает то же самое. Я почувствовал себя увереннее.

Тем не менее я возразил:

— Денис не позволит.

— А кто его будет спрашивать? — Она поднялась на локте и посмотрела на меня красными глазами. — Мы его просто разломаем, и все.

На следующий вечер, когда я вернулся с обхода приборов, ко мне подошел Шура.

— У тебя есть журналы? — спросил он. — Ну, то есть я видел, что у тебя есть. Вопрос в том, есть ли у тебя совершенно ненужные журналы?

Он вел себя странно, нервно как-то, лихорадочно заглядывая мне в глаза.

— Вообще я их читаю, хоть они и подпортились из-за пыли. Но могу подобрать наименее полезные. А зачем они тебе?

— …Но обратно ты их не получишь, — предупредил он.

— Я попробую смириться с этим фактом, если ты расскажешь, на фига они тебе понадобились.

Шура почему-то оглянулся и пододвинулся поближе.

— Сжечь, — прошептал он мне на ухо.

Я подумал, что ослышался.

— Что?

— Сжечь.

— Вот как. А зачем?

— Э-э-э, — непонятно ухмыльнулся он и подмигнул. — После захода солнца приноси журнал, увидишь.

Я был заинтригован. Вечером я вышел наружу, сжимая в руках старый номер «Биосферы». Шура дожидался меня на самодельной скамейке, которую в свое время соорудил из пустых ненужных контейнеров. Рядом лежал терморезак.

— Принес?

Я без слов протянул ему журнал. Шура достал из кармана ножницы и аккуратно отрезал от журнала тонкую полоску. Затем взял резак, установил его на минимальную мощность и провел по концу бумажной ленточки. Она сразу вспыхнула оранжевым огнем.

В молчании мы сожгли несколько таких полосок. Затем Шура сказал:

— Видишь?

— Не слепой. Хорошо придумал.

— У меня к тебе просьба, Миш. У Насти едет крыша на тему кубика Дениса. Как ты сам можешь убедиться, на самом деле решений множество. Нам незачем ссориться.

— Тогда почему ты показываешь это мне, а не ей?

— Журнал же твой. И потом, — он повернулся ко мне, — ты почему-то имеешь на нее большее влияние. Отвлеки ее. Она просила меня разобрать кубик Дениса. Это надо же до такого додуматься.

Я не стал рассказывать ему, что кубик Рубика уже давно стал нашей с Настей навязчивой идеей и поэтому отвлечь я ее не смогу, как бы ни старался.

— А ты, я смотрю, тоже озабочен красным цветом, — сказал я вместо этого.

— Мы все им озабочены, — невесело усмехнулся он.

Я пожал плечами и встал.

— Мне кажется, что проблема не в том, что нас окружает красный мир. Причина в чем-то другом.

— В чем-то другом?! — озлился вдруг Шура. — Причина вокруг нас! Вот она, мать ее!

Он вскочил и начал топтать ногами песок, выбивая клубы пыли. Закат уже почти сошел на нет, и при свете догорающей журнальной полоски Александр казался шаманом, танцующим странный ритуальный танец.

Вечером, через три дня после того, как мы с Александром сожгли первую полоску журнальной бумаги, Денис широкими шагами влетел в кают-компанию и бросил на стол раскуроченный кубик Рубика.

— Кто это сделал?

Из двух слоев кубика были удалены все движущиеся, незакрепленные кусочки. Третий слой остался нетронутым. Похоже, перед «экзекуцией» кубик был собран, потому что оставшиеся фрагменты на каждой кромке третьего слоя были одного цвета. Игрушка лежала нетронутой гранью вниз, но все прекрасно понимали, какого именно цвета была обращенная к столу сторона куба.

— Кто это сделал?!

— Далась тебе эта цацка?! — взорвался Шура. — Что ты с ней носишься, как с писаной торбой?! Работай больше! Чтобы с ног валился!..

— Нечего здесь делать! — заорал Денис в ответ. — Нечего! В радиусе тридцати километров все облазил — везде одно и то же! Ветер дует в одну и ту же сторону, с одной и той же скоростью. На горизонте ни облачка, с тех пор, как буря прошла, ни одного атмосферного — явления. Идеально проходящий терраформ, розовая идиллия, даже очков не нужно!

— А можно вызвать корабль и свалить отсюда? — спросил я. — Скажем, что исследования проведены в полном объеме.

— Нет, — Денис немного сбавил тон. — Нельзя! То есть теоретически можно, но должна быть серьезная причина. То, что у нас едет крыша от безделья, недостаточно серьезная причина.

— А красноглазие?

— Не катит. Настя регулярно нас обследует. В целом-то организм в порядке.

— Всегда есть, что делать, — буркнул Шура. — Анализ пыли этой проводили?

— Проводили. Хрома здесь до черта. Месторождение где-то рядом наверняка. Сам бы делом занялся вместо того, чтобы бумажки жечь!

— Тут не поймешь, что важнее, — Шура отвел глаза. — Топтание на месте или получение других цветов в естественных условиях.

— Как остальные-то справляются? — впервые подала голос Настя. — Тебе известны какие-нибудь данные по психологии терраформеров? Я ничего такого не видела.

— Никаких отклонений сверх нормы, — сказал Денис. — Максимум усталость. Насколько я знаю.

— И что, это мы такие нежные или что-то вокруг все-таки не в порядке?

— В море водорослей слишком много, — сказал я. — Больше нормы.

— Думаешь, связано как-то? — спросил Денис.

— За что купил… — развел я руками.

— Принеси мне образцов, — сказала Настя. — Я в них по-своему поковыряюсь.

Я кивнул.

В тот вечер мы забыли о своих навязчивых идеях, о кубике Рубика, о цвете наших глаз и в первый раз за много дней увлеченно обсуждали странную ситуацию, с которой столкнулись на Марсе. Однако, как это всегда бывает, стоило нам разойтись по каютам, все страхи и обиды ударили с удвоенной силой.

Я был уверен, что именно Анастасия разобрала игрушку Дениса. Однако шли дни, а она и не думала делиться со мной своей добычей. Теперь она торопилась закончить работу и сбежать к себе в каюту. Мы уже практически не встречались с ней по ночам.

Я все сильнее ревновал Настеньку к этим разноцветным кусочкам металла. Все больше времени я стал проводить с Александром, который начал жечь мои журналы даже днем. Он пропитывал полоски бумаги разными растворами, и те горели зеленым, синим и фиолетовым пламенем. Шуре, как наркоману, требовалось все чаще получать свою цветовую дозу, которая отличалась от наркотика лишь тем, что вмазаться ей могло сколько угодно людей одновременно. Чем я и пользовался.

Работа практически остановилась. Нами все более овладевала апатия. Я больше не устанавливал новые датчики, не делал проб и в основном перечитывал старые журналы перед тем, как их сжечь. Денис каждый день уезжал на мотовездеходе, утверждая, что смотрит на волны. Однако расход топлива многократно превышал норму, и Шура подозревал, что Денис просто катается по пустыне. Он ворчал, что вездеход не предназначен для увеселительных поездок, и грозил, что перестанет отпускать Дениса без сопровождения.