Брайан Олдисс - Переводчик

Пар-Хаворлем изменил все. Заняв должность Губернатора Земли двадцать три года назад, он ввел систему взяток, превратившую его в одного из сильнейших и наиболее ненавидимых нулов в ГАС Вермилион, регионе, насчитывающем шесть тысяч звезд.

Летя сейчас со своим Маршалом высоко над равнинами Земли, он смотрел на сожженные поля и вырубленные леса, пятнающие упорядоченный пейзаж. Это были следствия партизанской войны, начавшейся как протест против его живодерства. По всей планете земляне взялись за оружие, уничтожая все, что иначе могло попасть в руки чужаков.

- Партизаны действуют не слишком эффективно, - заметил ПарХаворлем, посматривая вниз. - Перед приездом Подписывающего придется уничтожить наши плантации и сжечь поля вокруг города. Он должен поверить, что банды двуногих разбушевались не на шутку. Мы должны предстать перед ним притесненными и осажденными.

Маршал Терекоми с энтузиазмом согласился.

- Это объяснит численность нашей армии, - сказал он. Его огромное трехкамерное сердце было полно уважения к необычайному воображению Губернатора. Это даже пробудило его собственное воображение.

- Знаете, мы можем, пожалуй, устроить небольшое сражение для нашего гостя, - предложил он. - Я подумаю над этим.

Под ними проплывал центральный лесной округ; колонна тяжелых транспортников двигалась к ближайшему космопорту. Методы эксплуатации Пар-Хаворлема были удивительно просты. Под предлогом "того, что толпа людей может взбунтоваться, он издал двадцать лет назад указ, ограничивающий количество людей, которые могли работать у земных администраторов. Благодаря этому нулы получили дешевую рабочую силу, а сэкономленные таким образом деньги шли в карман Губернатора.

- Возвращаемся, - буркнул Пар-Хаворлем. Настроение его порой резко менялось, и обычно хорошие манеры сменялись яростью. Сейчас он был недоволен тем, что размеренная жизнь внезапно нарушилась. Самолет повернул к Городу, и Терекоми некоторое время тактично молчал.

- За последние несколько лет мы расширили наш район, Хаворлем, - сказал он. - И жили с удовольствием, несмотря на то, что это плохая планета. Даже Город в два раза больше, чем предусматривает статус планеты 5Ц. Этого нам никогда не объяснить.

- Да, ты прав. На Партассе хотят, чтобы мы жили как нищие. Наш город должен быть полностью покинут и укрыт от внимательного взгляда Подписывающего, а мы построим и заселим временный Город положенных размеров на новом месте. Когда же наш любимый инспектор уедет, все пойдет по-прежнему.

Терекоми продолжал задумчиво смотреть на ненавистный пейзаж, мелькающий внизу. В глубине души он вновь восхищался Губернатором Пар-Хаворлемом и благодарил Троицу, что судьба привела его сюда, где он мог служить этому прирожденному лидеру, а не заставила сидеть в клонящемся к упадку сердце Империи.

- Когда мы вернемся, - равнодушно сказал он, - пошлем за одним из наших земных представителей - ваш переводчик Тоулер подойдет, - чтобы предложить подходящий район для нового Города.

Главный Переводчик Гэри Тоулер любил делать покупки, хотя это было не самое приятное занятие.

Туземный район Города был, как и весь Город, накрыт большим силовым куполом, а улицы его заполняла та же ядовитая смесь сероводорода и других газов, что и прочие части партассианского поселения. В квартирах и магазинах туземного района поддерживалась кислородно-водородная атмосфера, а входили туда через воздушные шлюзы, поэтому поход за покупками подразумевал надевание скафандра.

- Я хотел бы три четверти кило вон той лопатки, - сказал Тоулер, показывая на кусок мяса африззиана, лежавший на прилавке у мясника. Африззианы были быстро размножающимися млекопитающими, привезенными с другой планеты сектора, и большие их стада распространились по всей Земле.

Мясник откашлялся, молча обслуживая Тоулера. Землян, находящихся в постоянном контакте с партассианами, презирали даже те, кто, живя в том же Городе, зарабатывал на жизнь другим способом. Этих в свою очередь презирали полудобровольные рабочие группы, каждую ночь вывозимые из Города, а их - оставшееся большинство землян, предпочитающих умирать от голода, нежели иметь дело с чужаками.

Забрав завернутое мясо, Тоулер закрыл лицо щитком скафандра и вышел из магазина. Почти пустые улицы туземного района не были ни красивы, ни особо уродливы; спроектировал их архитектор-нул с Кастакоры, сектор HQ, видевший двуногих существ только на экране, и видение его материализовалось в ряде собачьих будок. Однако Тоулер шел радостно, ведь дома его должна ждать Элизабет.

Тоулер жил в небольшом четырехэтажном здании, в которое входили через воздушный шлюз. Оставив за спиной двойную дверь, он открыл лицо и торопливо пошел по коридору, жалея, что не может причесать волос, остающихся под шлемом. Открыв дверь своей трехкомнатной квартиры, он облегченно вздохнул она была там.

С середины потолка свисал контрольный шар, и Элизабет стояла точно под ним. Это было единственное место, где нельзя было разглядеть выражение ее лица. Глаза Тоулера заблестели при виде ее, хотя он знал, что, когда открывал дверь, где-то далеко прозвучал сигнал и сейчас нул - а может, даже человек - склонялся над экраном, наблюдая, как он входит, видел, что он принес, слышал, что говорит.

- Рад видеть тебя, Элизабет, - сказал он, стараясь забыть о том, что за ним наблюдают.

- Я не должна была приходить, - заметила женщина, и такое начало не сулило особых надежд. Ей было двадцать четыре года, была она худой, даже слишком худой, с вытянутым светлым лицом и живыми голубыми глазами. Не красавица, но что-то в лице делало ее ослепительнее красавиц.

- Поговорим, - мягко сказал Тоулер. Он жил один, отдельно от других людей, и почти забыл, что такое мягкость. Взяв женщину за руку, он подвел ее к столу.

Каждое ее движение выдавало неуверенность. Всего десять дней назад она была свободна, жила вдали от Города и редко видела нулов. Заводик ее отца выпускал консервы из африззиан, и внезапно обнаружилось, что в течение пяти лет он платил налоги меньше, чем - в правление Пар-Хаворлема - следовало. Заводик отняли, а единственную дочь Элизабет забрали на работу в учреждениях города. Здесь, испуганная и тоскующая по дому, она стала подчиненной Тоулера. Жалость, а может, и нечто большее, заставило его предложить ей помощь.

- Они будут слышать, о нем мы говорим? - спросила она.

- Каждое сказанное слово попадет в Центр Контроля Комиссариата Полиции, - ответил Тоулер, - где записывается. Но, разумеется, они не думают, что мы их любим. Поскольку они хозяева нашей жизни и смерти, несколько слов на ленте мало что меняют. Это просто средство предосторожности.