Игорь Пидоренко - Болезнь

Вина и ужас сдвинули Кима, наконец, с места, швырнули куда-то и он бежал, не разбирая дороги, до тех пор, пока не запутался в кустах. Он забился в них, пытаясь вырваться, потом обессиленно затих и тогда понял, что находится недалеко от общежития. Он не помнил, каким путем бежал, но кладбища на его пути не было. Видимо, инстинктивно постарался обогнуть его стороной.

Прошло довольно много времени, прежде чем Ким смог прийти в себя. Мысли уже не прыгали, он, расслабившись, лежал на постели и пытался придумать, как быть дальше. Из этого ничего не получилось.

Был, конечно, выход. Пойти на прием к психиатру. Однако само это слово – психиатр – ассоциировалось с крупными неприятностями. Это американцы шастают к психоаналитикам и прочим психо- так же запросто, как в туалет. А у нас народ не привык так вот, безо всяких рюмок и стаканов изливать душу незнакомому человеку. Только представить себе, что сидишь напротив серьезного мужчины (а еще хуже – женщины) и серьезным голосом излагаешь ему (ей!) все эти благоглупости насчет своей болезни и паранормальных способностей. И подробно описываешь, как пробил стену и грузовиком разворотил трамвай. И что при этом ощущал.

А за дверью уже стоит парочка здоровенных мужиков со смирительной рубашкой наготове и ждет сигнала, чтобы вбежать и скрутить.

Гнусно-то как… Ким даже застонал от омерзения. И вообще, плохо было не только от мыслей о врачах и санитарах. Плохо было и от сознания того, что он совершил самое настоящее преступление. Ну, стена – это еще куда ни шло. Но трамвай… А ведь он даже не узнал, что с людьми в трамвае. Вполне мог кто-нибудь погибнуть. Как пишут в милицейских протоколах: «С места происшествия скрылся». Экспериментатор, экстрасенс поганый! Носится со своей болезнью, как… Ах, супервозможности, ах, паранормальность! Да ненормальность это, псих он, шизоид самый заурядный! И нечего трястись, надо вставать и идти сдаваться. Страшно вот только. Ох, как страшно!

Оставалось одно – бежать! Ким даже кулаком стукнул себя по лбу: вот же он – выход! Вот что надо делать! Бежать что есть мочи. Домой уехать. Какой же он дурак, в самом деле! Ну заболел, ну творится странное – так зачем мучиться одному, зачем морду в кровь расшибать?

Бросая в сумку вещи, он бормотал:

– Домой! Нет, к черту все! Домой! Поболеешь, полежишь, мамочке поплачешься. Все образуется, все хорошо будет. Домой, домой! В психушку боишься пойти? Дома пойдешь как миленький. Да наплевать! Дома все будет нормально!

Он бежал к трамвайной остановке, и будущее представлялось если не совсем в розовом цвете, то уж никак не жутким и безнадежным. С институтом обойдется. Академический отпуск взять, а там сессию доедать и порядок. Сейчас на автобус, пять часов – и дома. Там никакая хвороба не тронет. А если и тронет – мама на уши все медицинские светила поставит.

Когда до автовокзала оставалось метров двести, у него вдруг стали подкашиваться ноги. Ослабли колени, каждый шаг давался с трудом. Он словно по болоту брел, проваливаясь до пояса.

Ким прислонился к серому некрашеному забору, мимо которого проходил, переждал несколько минут. Стало легче, болото обмелело. Вновь зашагал вперед, и опять черные вязкие воды подступили к нему. Он все же продолжал двигаться, то и дело цепляясь за спасительный забор.

Следующий этап начался после того, как, купив билет и убедившись, что до автобуса еще минут двадцать, Ким присел на скамейку под тополем у входа в автовокзал. Потянуло в сон, да так сильно, что голова сама откидывалась назад, глаза закрывались против его воли, тело огрузло, стало вялым.

Он затряс головой. Площадь, солнечная и мусорная, полна была фырчащими и воняющими автобусами. Люди спешили мимо, уезжали и приезжали. А перед Кимом стоял рыжий мальчик лет десяти и, облизывая мороженое, внимательно разглядывал сидящего. Потом он оторвался от своего приятного занятия и вежливо поинтересовался:

– Дядя, вам плохо?

Ким качнулся, ища равновесия, слабо улыбнулся:

– Все нормально, парень. Мне хорошо.

Мальчик глубокомысленно кивнул и, вновь принявшись за мороженое, отправился по своим делам. А Ким, почувствовав боль, опустил глаза и увидел свои непроизвольно сжатые кулаки и ногти, впившиеся в ладони.

С этой минуты он уже сознательно боролся со сном. Еще покачивало, когда он входил в автобус. Пробрался на свое место в конце, сел у окна. Минут через пять, перед самым отходом, женщина с грудным ребенком попросила его поменяться местами. Он едва ее понял – настолько был погружен в себя, молча кивнул и пересел.

Автобус, стрельнув черным дизельным дымом, вырулил с площади и пошел узкими улочками к окраинам. Маршрут вообще-то проходил через центр, но с недавних пор, после письма в газету местных пенсионеров о том, что-де выхлопными газами «Икарусов» загрязняется чистый воздух города, водителей обязали центр объезжать, и они, экономя время и горючее, предпочитали теперь лавировать переулками, но не выбираться на дальнее окружное шоссе.

Все было как обычно, как множество раз, когда Ким ездил повидаться с матерью, но сейчас он был весь в напряжении, словно солдат перед боем. Внешне это никак не отражалось: сидит человек, поглядывает скучающе по сторонам. Все привычно, видено и перевидено, кажется, что вот сейчас зевнет пару раз и, прикрыв глаза, задремлет. А внутри него разве что не звенело, так туго все было сжато. Какое-то время он гадал, что может еще случиться, но потом бросил это занятие. Какой смысл? Произойти могло все.

И произошло. Автобус к тому времени выбрался из старых кривых улочек города и, прибавив скорости, бежал по шоссе, ведущему сначала через небольшие поселки среди невысоких гор, а затем впадавшему в широкую трассу.

Заболело сердце. Боль в левой стороне груди, поначалу тупая, несильная, стала острой и росла, росла. Потемнело в глазах, перехватило дыхание. Горло словно набили ватой. Он, уже не соображая ничего, замычал, пытаясь встать, и рванул ворот рубашки…

Очнулся Ким на обочине, в траве. Вокруг него хлопотали женщины, подкладывая под голову сумку и подсовывая под нос ампулу нашатырного спирта с отломанным носиком. «Икарус» стоял неподалеку и остальные пассажиры прогуливались около него, ожидая, когда можно будет ехать дальше. Ким поймал на себе несколько брезгливо-заинтересованных взглядов, какими смотрят на эпилептиков.

Кто-то из нетерпеливых пассажиров спросил достаточно громко для того, чтобы Ким мог услышать: «Ну что, поехали? И так сколько времени потеряли!»

Ким отвел от лица руку с нашатырем, спросил у одной из женщин:

– Долго я был в обмороке?

– Минут пять, – ответила та.

– Ну ладно, повалялись и будет. – И несмотря на то, что его пытались удержать, поднялся на ноги. Отряхнул джинсы, с сожалением осмотрел рубашку – две пуговицы у воротника с мясом вырваны – и, подхватив сумку, подошел к шоферу автобуса, курившему в стороне.