Борис Пшеничный - Коридоры сознания

Наверно, заметила мою настороженную оглядку. Но можно было понять и так: смелей, юноша, никто нам не помешает. А мне бы на улицу, в самую толпу, лишь бы не вдвоем. Зажало всего, сдавило. Непочатый тюбик с пастой.

Рвусь к аквариуму, к живности. Какая-никакая, а компания.

— Рыбки! — выдавливаю из себя. Очень умно. Конечно же, не крокодилы.

Ольга придвинулась, касается плечом.

— Они у меня послушные. Смотри! — повела над водой ладонью.

И вправду — вышколенные. Рыбки выстроились как по команде и гребут? Куда рука, туда и они — вперед, разворот, назад, пошли кругами. Рыбий цирк.

— Теперь ты, — предлагает.

Попытка не пытка, но я взопрел. Развел пятерню пошире, распростер. Черта с два! Пучеглазое воинство шарахнулось во все стороны и на дно.

— Еще, еще! — подначивает из-за плеча Ольга.

Пыжусь обеими руками, шурую, готов весь в аквариум влезть. Ничего похожего. Рыбий пастух из меня не получается. Беспомощно оглядываюсь, а Ольги нет, сбежала куда-то. За стеной слышу, что-то щелк, щелк.

Минуты две ее не было. Когда вернулась, я все еще пугал мелюзгу. Ольга сжалилась, положила руку поверх моей, и рыбки тут же — чертово племя! — ринулись строем. Но и меня, чувствую, тоже тянет маршировать. От Ольгиной ладони шли горячие колкие токи.

Я ошалело отдернул руку.

— Что с тобой?

Она еще спрашивает, ведьма! Да за такие фокусы в иные времена...

— Неженка ты, однако, — попрекнула. — А хвастался: толстокожий, бегемот...

На костер тебя, на костер. Сам бы подбросил дровишек, собственноручно.

— Давай, давай, действуй, не сачкуй! — Она потеребила меня за рукав, зовя на трудовой подвиг.

До меня дошло: мы уже «работаем». В поте лица пашем. Знать бы еще, как у них здесь с техникой безопасности. Чего доброго, инвалидом уйдешь, а уж заикой — как пить дать, никакой логопед не поможет. То-то, думаю, она с утра о моем здоровье пеклась. Вчера, должно быть, крепко над нами с Федором потрудилась. Вот будет новость для братца!

А она все давит, командует:

— Расслабься, ни о чем не думай!

Пытаюсь, но что-то мешает. И дело не только в том, что ошарашен. В ушах какое-то настораживающее пощелкивание.

— Там, — киваю на дверь с портьерой, — куда ты ходила, что там?

— Кабинет отца, — ответила скороговоркой, будто не поняла, почему я спрашиваю, и снова за свое: мол, не отвлекайся, забудь о постороннем. Но как забыть, если мешает?

— Зачем, — допытываюсь, — ходила?

Рыбки плавниками затрепетали, глазенки выпучили. Им наш разговор, похоже, по нервам бьет. Ольга тоже занервничала.

— Какой же ты... Мы же договорились.

Э, нет, шалишь, кареокая ведьма. Ни о чем мы не договаривались. Это ты хотела, чтобы я расслабился и обо всем забыл. Я же своего согласия не давал, рыбок твоих пасти не подряжался.

— За стеной, — гну свое, — что-то щелкнуло. И вчера, и только что, когда ты выходила.

Доконал. Такого занудства от меня Ольга не ожидала. Шагнула к двери, распахнула портьеру: иди, смотри!

Ну, я и пошел. Интересно же, чего она сюда шмыгала.

Было, было на что посмотреть. Еще тот кабинет! Там одной аппаратуры, не поверишь, на целый НИИ. Стены сплошь в стеллажах, под потолок забиты. А проводов, а тумблеров... На столе осциллографы — работают, пишут. Я отключил один — щелк! — знакомый звук. И еще генератор какой-то. Гудит от натуги, волну гонит. Вот, значит, какие здесь сеансы. И все втемную. Ни меня, ни Федора даже не предупредили.

Тут на меня нашло. Что-то хватаю, рву... Когда я впадаю в раж, становлюсь тихим-тихим. В смысле — молчаливым. Крушу молча. Содрал ленты с бобин, осциллографы со стола под ноги — и ботинком их, ботинком.

Однако, если честно, не очень усердствовал. Больше для вида буйствовал. Надеялся, что Ольга вмешается, начнет успокаивать, упрашивать. А ей, смотрю, хоть бы что, хоть стены круши. Повернулась и пошла в гостиную. Уже оттуда постным голосом:

— Дурак, вот дурак. Отправляйся-ка к себе домой. Увидишь Федора — расскажи о своих подвигах. Пусть он тебе кое-что втолкует. Ну, дурачье...

У тебя есть старший брат? Не вообще брат, а именно старший. Только сестры? Нет, совсем не то. Будь моя воля, я бы во всех документах рядом с графой «родители» ставил: «старший брат». Вначале «старший брат», потом «родители». У нас с Федором разница в девять лет, так я, не рискну сказать, кто меня больше воспитывал — отец с матерью или он. Цыплята, вылупившись, кого первым увидят, за тем и бегут, будь то квочка, собака или человек. Я побежал за Федором. И пробегал за ним до студенческих лет. Впрочем, потом тоже.

Только не думай, что мне крупно повезло с братом. Это ему со мной повезло. Поверь уж на слово, без меня он был бы совсем другим человеком. Я ему такую закалку дал, он со мной такую выучку скушал, что на всю жизнь остался в старших. Везде и во всем. Ему и экспедицию потому доверили, что через мои руки прошел. Это я его в ответственные вывел. После меня он на любые свершения был готов.

Жаль, он этого не понимал, благодарности от него я не слышал. На меня смотрел, как на божье наказание, и часто впадал в отчаяние: «О Господи, за что?!» Втайне он надеялся на чудо избавления, ждал, когда я, повзрослев, хоть капельку поумнею. Но время шло, разница лет между нами не сокращалась, и с моим поумнением ничего не получалось. Федор продолжал исправно нести свой тяжкий крест. Словом, он был брат-отец, я соответственно брат-сын, и этим все сказано.

В моей куцей жизни, если хочешь знать, каждый поворот начинается с Федора. После десятилетки я, не раздумывая, ринулся в радиотехнический. Почему? Он подсказал. Из института, ты уже знаешь, в Космоцентр. С какой стати? Опять же он настоял. А уж по мелочам и говорить нечего. Обитал в его квартире, разъезжал на его машине, водился в основном с его друзьями. И все бы ничего, если бы не мой гонор. Кормился, как цыпленок, из-под его ног, а претендовал на первые роли. Даже перед Ольгой. Но об этом потом.

Итак, Федор должен был что-то втолковать мне.

Ты не представляешь, что со мной было, когда Ольга сказала мне это. Узлом скрутило. Как же, думаю, так? Еще вчера он знал не больше моего, терялся в догадках, зачем нас позвал Долин, а сегодня меня отсылают к нему за разъяснениями. И кто отсылает? Ольга, с которой он двумя словами не успел переброситься. Когда же они сумели снюхаться? Да еще за моей спиной.

Днем я Федора не видел, и не созванивались. Домой он явился затемно.

Я решил не показываться. Залег в своей комнате и слушал, как он, щелкая выключателями, перемещался по квартире. То в одном месте шаркнет, то в другом стукнет. Чистый полтергейст.

Кухню игнорировал. Где-то, значит, кормился. Догадываюсь где. После душа сразу потопал к себе. У моей двери попридержал шаг, прислушался. Шиш он услышал, я даже не дышал. Ушел.