(Грушвицкий) Орловский - Из другого мира

Он оказался прав в своих предположениях: здесь кое-что подозревали о его работах, веденных под сурдинку, и пришлось изворачиваться, чтобы выгородить себя и обеспечить возможность их продолжения. На следующий день он принял участие в заседании технической комиссии. Надо было пробыть здесь еще суток двое. Но уже к вечеру его охватило вновь такое беспокойство, что он не находил себе места. Утро он встретил совершенно больным человеком. В 10 часов, вместо того, чтобы идти на очередное заседание комиссии, он бросился на пристань и взял билет на отходящий пароход. Десятичасовой переезд показался ему бесконечным; он бегал по верхней палубе, как одержимый. Глядя на восток, он впивался руками в поручни, потрясал их лихорадочным движением и снова метался взад и вперед. Когда в темноте ночного неба зажглись над морем огни города, Мешканцев готов был броситься головою вниз в черную массу воды; ему все казалось, что пароход еле движется.

Наконец, пыхтя машиною, разрывая ревом ночную тишину и гремя цепями, он подошел к берегу.

Мешканцев еле дождался, пока перекинули сходни, и бегом бросился к заводу. Уже издали ему показалось, что в лаборатории что-то неладно. В двух окнах средней комнаты горел свет, но он падал на камни мостовой странным багровым отблеском; одно из стекол было выбито, и только через него прорывался в ночную тьму пучок белого света.

Мешканцев остановился, с трудом переводя дыхание, у двери; она оказалась запертою изнутри; он постучал - ему ответил слабый стон, и снова наступила томительная тишина. Он начал стучать кулаками - еще раз послышался стон, но дверь не отворяли. Вне себя Мешканцев налег на нее всем телом; крючок расскочился, и он ворвался в комнату.

Он не сразу узнал привычную обстановку лаборатории. Пол, стены окна, все предметы в комнате были покрыты красноватым налетом знакомого уже пепла. Казалось, будто все вокруг обрызгано кровью. В этом зловещем тумане Мешканцев не сразу увидел, откуда неслись поразившие его стоны. И только когда глаз привык к странному освещению, он различил в углу, около выключенного рубильника, скорченную у стены фигуру. Одной рукой она держалась за стену, ощупывая ее жестом слепого человека, в другой сжимала странной формы предмет, похожий на осколок зеленоватого камня. Скорей по голосу, чем по чертам искаженного страданием лица, он узнал Корсунскую в этом жалком комочке, покрытом слоем красной пыли. Мешканцев бросился к ней и схватил на руки вздрагивающее тело.

- Нина, Нина, - вырвалось у него стоном.

Невидящие глаза медленно повернулись в его сторону, но в них не отразилось ничего. Губы задрожали, и снова тихий стон сорвался с них.

- Нина, - рыдал Мешканцев, прижимая к себе девушку. - Что с вами? Что здесь случилось?

Видно было, как глаза опять искали безуспешно, поворачивая во все стороны слепые зрачки, и как с трудом разжались запекшиеся губы.

- Это вы, Дмитрий... Я вас не вижу... Тьма вокруг...

Она с трудом перевела дыхание, потом вдруг вся затрепетала, и на лице изобразился дикий страх.

- О, если бы вы видели... Это такой ужас... Бегите отсюда. Они опять придут...

- Кто придет, Нина? Что с вами?

- Бегите, уничтожьте все... - Она задыхалась и хватала руками воздух.

Мешканцев оглянулся. Ему показалось, что в красноватой полутьме копошатся странные тени.

Сжимая в объятиях девушку, он направился к двери, подгоняемый страхом, но едва сделал несколько шагов, как судорога пробежала по телу, лежавшему у него на руках, и оно повисло вдруг безжизненной ношей. Он остановился, охваченный ужасом, и прислушался. Дыхания не было, сердце не билось.

Мешканцев обвел лабораторию дикими глазами. Он медленно положил холодеющее тело на стол, и взгляд его упал на предмет, который сжимала безжизненная рука. Осколок странного вида был весь испещрен знаками и черточками не то неведомыми письменами, не то следами работы вековых стихийных процессов. Он попробовал вынуть камень из мертвой руки, но коченеющие пальцы его не отпускали. Тогда он тихо поцеловал прекрасный, уже холодный лоб и сел, сгорбившись, в кресло, окруженный гнетущей тишиною.

Мысли неслись скачками, кружились, путались и кувыркались, как канатные плясуны в хороводе смерти. Трудно было уследить за их лихорадочной сменой.

Одно было ясно: сегодня кончилось все - и работа, и любовь, и с ними сама жизнь.

Человечество еще не имело права приподнимать эту завесу. Вещи имеют свою логику. Когда-нибудь, через сотню лет, когда человек будет твердо стоять на ногах, когда разум его развернется в неведомом доныне направлении, тогда он смело откроет эту дверь, в которую случайно заглянули раньше времени двое земнородных, - и войдет в новый мир твердой поступью. А сейчас эта тайна была тем же, как если бы древнему человеку, едва научившемуся обращаться с огнем, попали в руки огромные запасы пороха.

Сколько жертв таких преждевременных дерзаний принесло человечество за тысячелетия своей истории. А сейчас такой жертвой лежала здесь прекрасная девушка, заглянувшая туда, куда не проникал еще взор рожденных на земле.

Но больше этого не будет. Он, Мешканцев, этого не допустит. Он схватил тяжелый рычаг от насоса и, переходя от прибора к прибору, с какой-то сладострастной радостью ломал, бил и коверкал все, что поддавалось силе рук человеческих. Потом сел около стола и застыл, как изваяние.

Когда утром, обеспокоенные тишиною в лаборатории и странным видом сквозь разбитое стекло, пришли люди, они увидели совершенно седого человека, сидевшего сгорбившись в кресле, среди хаоса обломков и осколков аппаратуры, покрытой слоем багрового пепла.

На вопросы вошедших он засмеялся и сказал, таинственно приложив палец к губам:

- Друзья, я только вам сообщу тайну: они скоро придут. Они - хитрые, они вернутся... Это она мне сказала... - и он указал на стол, где лежал труп девушки, сжимая в руке осколок камня, покрытого загадочными знаками.