Анна Агнич - Полдень, XXI век, 2013 № 01

— А что за доказательство?! — напомнил о себе Крюк.

— Мы привезли существо, пойманное на берегу. Оно никогда не выжило бы в наших условиях. Если наших слов будет недостаточно — его изучат в Академии и все поймут. Мы принесли новую эру!

— Покажите, а? — попросил Крюк. И опять облизнулся.

— Идемте, — толстяк посмотрел на Вию, тяжело вздохнул и вышел из каюты.

Старпом последовал за ним, а Монокль чуть задержался, глядя на тяжело и часто дышащую Вию. Ему так хотелось прикоснуться губами к ней прежней, к Вие-Лисичке, к Вие-Рыжей Бестии. Она была такой хорошей, такой доброй.

Два года прошло. Забыть, конечно, не забыл. Но любовь во льдах живет недолго. Вот только отчего же так горько? И что это — обида за то, что она его бросила ради сумасшедшей идеи поиска, или просто чувство утраты?

Поди разберись.

Когда Монокль вышел в коридор, то попытался определиться, куда отправились толстяк и его старпом. Прислушавшись, капитан «Сорванца» выбрал поворот направо и зашагал по металлическим плитам, стараясь прогнать из головы образ Вии.

Ведь им было так хорошо вместе. Почему она ушла? Почему она решила сделать такой вот выбор?

Откуда-то спереди послышался грохот выстрелов из дальнобоя. Монокль даже подпрыгнул от неожиданности и бросился на звук.

Старпом стоял над телом Эрвароса и смотрел на труп какого-то странного, голого животного. Тонкая черная кожица, под которой виднелись сильные мышцы. Лапы мягкие, с белыми носочками, почти без когтей, с такими на льду делать нечего. Маленькие треугольные уши и пасть острых белоснежных зубов.

— Что ты сделал, Крюк? — просипел Монокль.

Старпом дернулся, повернулся к капитану. Навел было на него ствол дальнобоя, но одумался. В очередной раз облизнулся… и улыбнулся.

— С прискорбием вынужден сообщить, что разочарован перспективой изменения привычного бытия.

Крюк вытащил из поясной сумки горючий порошок, сыпанул его на труп животного.

— Я питаю нежные чувства к снегу, мой капитан. Я превозношу мир льда и зимы. Убежден, что именно здесь мне суждено жить и умереть. Перемены, а особенно столь значительные, в мою концепцию реальности не вписываются, увы.

— Стой! — дернулся к нему Монокль.

Щелкнуло огниво, затрещала вспыхнувшая смесь, и пламя охватило чудное создание.

Ради этого, получается, Вия сгнила заживо, вернувшись из-за Южного Круга? Ради этого пожираемого огнем зверя?

Как же обидно-то, а!

Рука сама выхватила из ножен смертоносный клинок. Крюк заметил его движение, попытался развернуться, но капитан был быстрее и сильнее своего помощника. Шаг, поворот, танцуя, уходим влево. Один взмах рукой и все, конец.

Труп старпома повалился на убитого толстяка. В глазах Крюка угасло, едва пробудившись, изумление.

Почему-то сейчас первым делом подумалось, что не всегда снежный кит сулит удачу и хорошие новости. Было бы гораздо лучше, если бы они никогда не встречались.

Ни тогда, прежде, с Вией. Ни сегодня с «ИзоЛьдой».

Монокль закутал обожженную тушу зверя в окровавленную куртку старпома и отправился к выходу. По дороге он заглянул в каюту Вии, минуту постоял над ней, глотая горечь и решаясь, затем пустил возлюбленной пулю милосердия в голову и ушел прочь. Пока он спускался по трапу на лед, несколько раз чуть не упал от резких ударов ветра. Вьюга разошлась не на шутку. Гудели мачты, стучали плохо закрепленные листы обшивки. Стихия злилась на невозмутимых людишек, все еще разделывающих снежного кита.

Монокль надеялся, что в Академии его поймут. Что там удовлетворятся и обгоревшей тушкой, добытой исследователями.

Потому что, если этого им будет мало… Что ж… Тогда он сам соберет корабль и команду для путешествия за Южный Круг. Тогда он собственными гниющими руками притащит этим умникам какую-нибудь хитрую тварь.

Барри Рубенс шел по льду, царапая голубоватую твердь стальными «кошками», и нес на себе обгоревшее тело животного, ради которого его, капитана Монокля, два года назад бросила жена.

Чувствовал он себя престранно…

Весеннее солнце растопило выпавший за зиму снег, обнажило поля. Эти серые бескрайние поля, в которые, казалось, превратился весь мир. Война осталась в прошлом, но ее эхо все еще гремело над землей. Раскатистое, болезненное эхо, от которого вздрагивало сердце, ожидая новых ударов с воздуха, новых выстрелов, новых жертв…

— Думаешь, здесь все еще остались мины? — спросил Артема его друг Скотти Палмер. Друг, которого Артем приобрел этой зимой. Высокий чернокожий атлет пришел с севера, сказав, что жизнь за горизонтом такая же пустынная, как и в любой другой точке земного шара. Война забрала все, что было создано.

— Но война закончилась, — сказала Светлана, когда ее муж Андрей и его друг Артем хотели повесить Палмера на старом тополе, который умер еще до начала войны и теперь медленно догнивал изнутри, доживая свои последние годы. Андрей отмахнулся от нее, но с линчеванием чужака решил подождать.

— Может быть, кто-то подаст нам сигнал. Скажет, что делать? — Андрей вглядывался в горизонт, откуда пришел Скотти Палмер. Радиоприемники молчали. Ни одного сигнала, словно весь мир действительно вымер. Или затаился. — Откуда ты знаешь наш язык? — спросил Андрей чужака. — Признайся, тебя же послали наши враги!

— А кто ваш враг? — спросил его Скотти Палмер. Андрей замолчал, смутился, снова начал вглядываться в горизонт. Последние бои закончились больше года назад. Бои между своими и чужими, но мирное население было слишком напугано, чтобы выбраться из своих укрытий и узнать, кто же все-таки воюет. А радио и телевидение молчало. Как и сейчас.

— Все не могли погибнуть, — сказал Андрей, вглядываясь в черные глаза чужака. — Ты же здесь. Ты же живой.

— И ты тоже живой, — сказал ему Скотти, затем посмотрел на жену Андрея, на ее живот. — Вам скоро рожать? — спросил он ее. Она кивнула, нахмурилась. — А врач у вас есть?

— Врача нет, — ответил за жену Андрей. Артем тронул его за руку.

— Его рюкзак, — он протянул ему вещи Скотти. — Кажется, там бинты и инструменты врача.

— Вот как? — Андрей взял рюкзак, высыпал его содержимое на землю, закурил, небрежно вороша ногой кипу таблеток и ампул с пенициллином. — Так ты, значит, врач? — спросил он чужака и снова посмотрел на приготовленную ему петлю. Ветер раскачивал старый тополь, и веревка раскачивалась вместе с умирающим деревом. — И где же тогда твои шприцы и все остальное?

— Где-то в рюкзаке, если, конечно, вы их не разбили. — Скотти спросил разрешения закурить и начал рассказывать о местах, откуда пришел. О мертвых местах. — Вы первые, кого я встретил за последние месяцы, — закончил он.