Владимир Осинский - Астропилот Ронг Третий

Это был выпад в адрес Вельда. Признаться, меня тоже раздражала его медлительность.

Шли всего вторые сутки нашего пребывания на планете. Вместо того, чтобы благодарить судьбу, люди нервничали.

Рустинг мрачно молчал. Время от времени он принимался уныло рассуждать о бесцельности земного существования.

Кора Ирви впала в транс. Она оживлялась, только слушая Рустинга: больные речи маленького напуганного человечка явно находили отклик в душе несчастной женщины.

Их я ни в чем не винил - мне были известны данные корабельной картотеки.

А Тингли, хотя в принципе я разделял его нетерпение, злил меня своей вздорной агрессивностью.

Вельд тоже раздражал - уже известно почему. И Дин Горт вызывал недобрые чувства-подчеркнутым спокойствием, невозмутимостью, неизменной холодной цепкостью внимательного взгляда.

Я встал с "кактуса", сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, стряхивая с себя наваждение. В голове приятно зашумело и прояснилось-воздух здесь был богат кислородом. Потом я взглянул на Вельда и понял: он уже разобрался во всем-как всегда, раньше меня.

- Вот так,-сказал, обращаясь ко мне, "космический мусорщик".-Вот так и обстоят наши дела...

Рустинг бросил на него панический взгляд. Кора Ирри безучастно смотрела в одну ТОЧКУ. Дин Горт прохаживался в стороне, думая о своем. Только Тингли продолжал щетиниться.

- Может, вы объясните нам глубинный смысл вашей таинственной реплики? - иронически осведомился он.-И вообще: кто, собственно...

- Дал мне право распоряжаться?

- Именно! По-моему, в наших обстоятельствах y Вcex равные права...

Ирви жалобно сказала:

- Пожалуйста, не надо ссориться...

Вмешался я:

- "Эфемерида" погибла. Мы шестеро остались ЖИвЫ только благодаря случайности, опыту и выдержке Сона Вельда. Если б не он...

- Вы забыли о собственных заслугах, - ядовито встaвил Тингли.

Спокойно, Ронг, сказал я себе, спокойно! Ты-астропилот и должен быть на высоте. Кроме того, ты знаешь в чем дело, а он--нет.

Стояла тишина-если иметь в виду живые голоса или хотя бы их подобие. Вместе с тем тишины, как ее понимают люди, не было: ровное, еле различимое, монотонное, слышалось безостановочное сухое шуршание.

Мы не скоро сообразили, что это шуршит песок, нагреваясь и шевелясь под косыми, пологими, но уже ощутимыми лучами солнц, Мириады песчинок словно затаенно, злобно перешептывались, к чему-то готовились, что-то недоброе, гнусное замышляли...

От такого сравнения по телу прошел озноб - и внезапно я понял!

Не было у меня никакого права осуждать товарищей, потому что сам я находился в таком же состоянии, как они. Чужая планета протестовала против вторжения незваных гостей и пыталась изгнать их. Если бросить в холодную воду раскаленный камень, то она зашипит, заклокочет, возмущенная контактом с чужеродным телом, и будет беситься, пока не убьет в нем жар жизни, не погасит пламенной, самобытности... Мертвая планета не желала принять нас-дышащих полной грудью, думающих, чувствующих, говорящих и звуками своих голосов тревожащих ее тусклое, шуршащее молчание.

- Не забыл. Но речь идет не о чьих-либо заслугах. Я только хочу сказать, что сама профессия Сона Вельда дает ему в данной ситуации больше прав решать, чем имеем все мы, вместе взятые. И скажу вам честно, Тингли Челл: я бы не хотел сейчас быть на его месте... Словом, лично я готов выполнить любое указание Вельда.

- Я-тоже!-четко сказал подошедший Горт.

- А как же иначе?!-встрепенулась было Ирви, и вновь все в ней словно умерло.

Тингли тяжело перевел дыхание, вытер со лба пот.

- Эти два солнца...-мягко начал Вельд.-Этот чертов лес и огрызки бревен вместо нормальных деревьев, этот зной, которым небо уже так и пышет, несмотря на ранний час... А ведь мы летели на Утренний лес-благословенную планету, где полно зелени и птичьих голосов, где на каждом шагу журчат студеные ручьи... Но попали сюда. Я знаю, вам кажется сейчас, что планета ждет не дождется минуты, когда можно будет схватить нас, стереть в порошок, сжечь на медленном огне и смешать пепел с этой кирпично-красной дрянью, которая имеет наглость называть себя песком... Ну, правду я говорю?.. Все это ерунда, поверьте! Нет в Пространстве планет-людоедок, маскирующихся под кислородной оболочкой. Космос совсем не так коварен, как о нем часто думают. Если планета непригодна для жизни-она честно иредупреждает людей, и тогда люди посылают к ней корабли-автоматы или вообще отказываются от нее...

После того, как ракета совершила посадку на планете, выбранной "Поиском", я проспал двенадцать часов подряд. Вельд, вышедший из анабиоза раньше остальных, не будил меня и был прав: несмотря на снотворное, я пережил с момента катастрофы огромное напряжение.

Естественный долгий сон снял все - и утомление, и первую остроту боли за погибших товарищей. Она сменилась глубокой щемящей печалью, смешанной с чувством гневного протеста. Ибо человек, сколько бы ему там ни толковали о нерушимой святости законов природы, никогда не смирится с мыслью о смерти как о логическом завершении его земного бытия.

Небольшой, однако достаточно неприятный конфликт, зачинщиком которого стал Тингли, был в известной мере обусловлен действиями самого Вельда, накануне категорически запретившего кому бы то ни было покидать ракету.

Неугомонному практиканту (а отчасти и мне) это запрещение показалось ничем не оправданным, основанным на одной гипертрофированной осторожности.

"Поиск" добросовестнейшим образом исследовал внешнюю среду и нашел ее вполне благоприятной для человека. Чего же еще? Сколько ни перепроверяй показания прибора, они от этого не изменятся - "Поиск" знал свое дело. Выйдя из ракеты, мы не нарушили бы ни один параграф Инструкции, существующей для подобных случаев. Насколько же придирчива Ее Величество Инструкция, регламентирующая контакт с неведомый миром, известно каждому. Тем не менее Сон Вельд настоял на своем.

Выход из состояния аварийного анабиоза неприятен уже сам по себе. Вынужденное бездействие в единственной тесной и неуютной каюте корабля-малютки не могло улучшить настроения людей. Мы пообедали и поужинали консервами: Вельд с самого начала потребовал соблюдать строжайшую экономию воды.

Хуже всего было полное отсутствие возможности хоть чем-нибудь заняться. Тингли попробовал рассказывать какие-то истории из своей жизни. Ничего не получилось. Не оттого, что ему не о чем было рассказывать. За три года, минувшие после окончания гуманитарного университета, практикант Общества пробовал свои силы во многих областях деятельности. Он пытался работать в жанре люминесцентной живописи, входившей по следнее время в моду, и бросил это занятие. Снял небольшой голографический фильм из жизни подводной фауны, не привлекший внимания. Написал психологическую повесть, которая не удалась, потому что Тингли привлекали только проблемы глобального масштаба, а осмысление материала такого рода оказалось для него несовместимым с занимательностью повествования одним из главных требований, предъявляемых к литературному произведению (глубина мысли, верность жизненной правде и поэтичность восприятия художником действительности считались само собой подразумевающимися вещами). Он метался в поисках настоящего дела и успел многое повидать. Наверно, все это, самостоятельно взятое, было весьма интересно. Но Тингли-рассказчик страдал неизлечимой болезнью. Вы слушали его-и у вас появлялось ощущение, что во всех событиях, описаниях и так далее по-настоящему важно только одно: неповторимо сложная личность самого Тингли Челла, его отношение к вещам, его впечатления, переживания, выводы. Все остальное-второстепенно и существует лишь постольку, поскольку в той или иной степени имеет к нему, Тингли, определенное отношение. Выходило утомительно. У слушателей рождалось ощущение досады и какой-то виноватости перед рассказчиком. Практикант почувствовал это, прервал себя на полуслове, ушел в дальний угол, мрачно уселся в амортизационное кресло, которое было превращено в обыкновенную постель.