Айзек Азимов - Мои роботы

Я написал свой первый рассказ «Робби» в мае 1939 года, когда мне было всего девятнадцать лет.

Мой рассказ отличался от увидевших свет раньше тем, что я твердо решил не делать из своих роботов символов. Они не должны были стать символами высокомерия человека. Они не должны были стать примером человеческих амбиций, покушающихся на владения Всевышнего. Они не должны были стать новой Вавилонской башней, требующей наказания.

Кроме того, я не хотел, чтобы роботов считали символом меньшинства. Они не должны были стать жалкими существами, которых несправедливо обижают, что послужило бы мне поводом для завуалированных намеков на притеснения, которым подвергаются евреи, чернокожие и прочие страдающие члены нашего общества. Естественно, меня такое положение глубоко возмущает, о чем я множество раз говорил в многочисленных статьях и эссе – но не в рассказах о роботах.

В таком случае, чем же являются мои роботы? Они всего лишь устройства. Инструменты. Машины, которые призваны служить людям. И я наделил их знанием Трех законов. Иным словами, робот не мог убить своего создателя. Объявив этот чрезвычайно популярный сюжет вне закона, я получил возможность рассмотреть другие, более рациональные последствия своего поступка.

Поскольку я начал писать рассказы о роботах в 1939 году, в них нет упоминаний об электронных компьютерах, которые тогда еще не были изобретены, а я не предвидел их появления. Впрочем, я предполагал, что мозг робота должен до определенной степени быть «электронным», и само понятие не казалось принадлежащим далекому будущему. Позитрон – субатомная частица, похожая на электрон, но имеющая противоположный электрический заряд, – был обнаружен всего за четыре года до того, как я написал свой первый рассказ о роботах. Все эти открытия звучали очень фантастично, и потому я наделил своих роботов «позитронными мозгами» и представил себе, что их мысли состоят из потоков позитронов, которые мгновенно возникают и так же мгновенно перестают существовать. В результате серия таких рассказов получила название «рассказы о позитронных роботах», но в них не придавалось особого значения предпочтению позитронов по сравнению с электронами.

Сначала я не старался систематизировать или даже вообще описывать защитные устройства, которыми, по моим представлениям, должны были быть снабжены роботы. Однако поскольку мне не хотелось создавать для роботов ситуации, в которых они могут убить своего создателя, я уделял особое внимание тому факту, что робот не в состоянии причинить вред человеку, постоянно подчеркивая, что этот закон внедрен в его позитронный мозг.

И потому в самой первой увидевшей свет версии рассказа «Робби» один из героев говорит: «Он просто не может не быть верным, любящим, добрым. Он просто устроен так».

Написав рассказ «Робби», который Джон Кэмпбелл из «Эстаундинг сайенс фикшн» отказался напечатать, я сочинил несколько других рассказов, которые Кэмпбелл принял. И 21 декабря 1940 года я пришел к нему с идеей о роботе, умеющем читать мысли (так появился «Лжец»), но Джона не устроили никакие мои объяснения по поводу того, почему робот вел себя именно так, а не иначе. Он хотел получить четко сформулированные законы, которые защищали бы людей от роботов, чтобы мы смогли лучше понимать их поведение. И тогда мы с ним вместе разработали концепцию, которая позднее стала называться «Три закона роботехники». Идея принадлежала мне и была взята из уже написанных рассказов, но конкретные формулировки (если я все правильно помню) мы разработали вместе.

Три закона были логичны и звучали вполне разумно. Прежде всего, когда я начал писать рассказы о своих роботах, я подумал, что следует позаботиться о безопасности человека. Более того, я прекрасно понимал, что, даже не стараясь сознательно причинить человеку вред, своей бездеятельностью робот может навлечь на него беду. Я никак не мог забыть циничного произведения Артура Хью Клоу «Последний декалог», в котором десять заповедей переписаны в сатирическом стиле Макиавелли. Чаще всего цитируется такая: «Не убий, но и не слишком старайся сохранить другому жизнь».

Именно по этой причине я настаивал на том, что Первый закон (безопасность) должен состоять из двух позиций:

1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.

Позаботившись о безопасности, мы решили перейти ко Второму закону (служба). Естественно, следуя необходимости выполнять приказы людей, робот не должен забывать об их безопасности. Значит, Второй закон гласит:

2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые отдает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому закону.

И наконец, нам требовался третий закон (осторожность). Робот – дорогая машина, значит, необходимо ее беречь. Но не в ущерб безопасности и службе человеку. Итак, Третий закон выглядит следующим образом:

3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму законам.

Разумеется, эти законы сформулированы в словах, что является в определенной степени несовершенством. В позитронном мозгу они выражены в сложных математических формулах (в которых я ничего не понимаю). Однако даже при этом они достаточно двусмысленны. Что считать вредом для человека? Должен ли робот подчиняться приказам, которые отдает ему ребенок, или сумасшедший, или человек с дурными намерениями? Должен ли он отдать свое дорогостоящее и полезное существование, чтобы предотвратить незначительный вред, который может быть причинен маловажному человеку? Что есть «незначительный» и что есть «маловажный»?

По мнению автора, эта двусмысленность не является недоработкой Трех законов. Если бы Три закона были идеальными и не вызывали никаких сомнений, разве могли бы мы писать наши рассказы? Именно в хитроумных закоулках сомнений и лежат сюжеты, которые становятся фундаментом – уж простите за каламбур – «Города роботов».

Я не старался облечь в слова Три закона в своем рассказе «Лжец», который появился в мае 1941 года. Однако в следующем рассказе под названием «Хоровод», появившемся в марте 1942 года, я уделил им самое пристальное внимание. В этом номере на седьмой строке страницы сто, один из героев говорит: «Теперь слушай. Начнем с Трех основных законов роботехники – трех правил, которые прочно закреплены в позитронном мозгу», и дальше я их цитирую. Насколько мне известно, это первое появление в печати слова «роботехника», которое я изобрел.

С тех пор в течение более чем сорока лет, когда я написал множество рассказов и романов о роботах, ни разу не возникло такой ситуации, чтобы мне пришлось модифицировать Три закона. Однако время шло, мои роботы становились более сложными и разносторонними, и я почувствовал, что можно внести кое-какие изменения. Таким образом, в «Роботах и Империи», романе, опубликованном в 1985 году, я заговорил о том, что в достаточной степени продвинутый робот может почувствовать себя обязанным предотвратить вред, который, возможно, будет причинен всему человечеству в целом, а не какому-то отдельному индивидууму. Я назвал его «Нулевым законом роботехники» и все еще продолжаю над ним работать.